ЗАПИСЬ I

Сие начертано Матчем, тайным советником истинного императора, на борту «Левиафана», что не может изменить курс. Сегодня я лью воду из кубка-личины, чтобы омыть глаза моих предков. Все мои мысли и чаяния связаны с императором Калусом, который был и будет правителем Кабал.

Мы уже пересекли внешние пределы нашей потерянной империи. «Левиафан» то с ревом набирает скорость, то отключается и несется по инерции. Мы не знаем, как починить систему управления, а наш император, который когда-то заказал постройку этого корабля, отказывается делиться своими познаниями даже с членами метаконцерта.

Но теперь, когда мы покидаем его бывшие владения, я понимаю, что чувствует мой император. Он больше не гневается, не льет вино в ярости. Он уже год не упоминал имени проклятого Гоула. Его мысли принимают новые очертания.

И я не знаю, хорошо ли это.

Ускорение полета позволяет нам наблюдать, как быстро меняются Кабал, и из глаза моего невольно струятся слезы. Во времена правления Калуса художники и мыслители наслаждались чудесами с далеких от Кабал планет, собранными в мирах-библиотеках. Теперь о библиотеках позабыли. А вдохновленные ими шедевры потерялись среди мрачных оружейных цехов и громадин-бункеров. Фонтаны бьют черным топливом, сады зачахли от дыма заводов.

Гоул извратил даже мысли нашего народа. Он разорвал все связи Кабал с внешним миром и учит подданных горькой независимости гладиатора. Пехота должна знать только силу оружия. Слова нужны лишь для боевых приказов командования. Я скорблю по империи, которая создала чудо Девятого Моста. Я плачу о народе, брошенном в рабство.

Но скорбь не вернет сил моему императору. Он перестал интересоваться даже архивами и обсерваторией. Он не хочет изучать Вселенную, которая отвергла его. Он сомневается в собственной божественности, ибо как бог мог допустить такое? Его ярость потухла, и теперь он не понимает, что делать дальше. Я вижу в его сознании новый образ, серый и туманный.

Мы – и я имею в виду служителей кубка, а не весь народ псионов, – мы называем это чувство «покоями заточения», убежищем, ставшим тюрьмой. Калус, должно быть, лишился всех желаний. Даже любопытства, которое привело его к величию.

Советники просят меня пойти к нему. Но я все еще боюсь. А вдруг он раскроет мою тайну? Как он поступит? Даже любимый поставщик чая оставил его. Если он узнает, что я все еще служу старому кубку и ставлю святость чаши превыше Его имени… Не станет ли это последней каплей?

По крайней мере, он перестал рыдать по ночам.

ЗАПИСЬ II

Сие начертано Матчем, тайным советником истинного императора, на борту «Левиафана», что не может изменить курс. Сегодня я сыплю соль из кубка-личины, чтобы закалить кожу предков. Все мои мысли и чаяния связаны с императором Калусом, правителем былого и грядущего.

Идет война. Здесь, на границе империи, флотилии сражаются за пустоту. Совет предположил, что тиран Гоул с помощью этой зоны хочет защитить себя от вторжения. Но разве это не горькая ирония? Этот враг не успокоится, пока не истребит нас. И мы можем сложить головы ради пустого пространства.

Совсем другого желал Калус для своего народа. Даже новые суда Кабал собирают в спешке. И они совсем не похожи на прекрасные линкоры армады Калуса, они уродливы и примитивны. Экипажи не вылезают из брони, этим пленникам военного долга остались только музыка и игры, которыми они втихую делятся через боевую сеть. Как я понимаю, ради потехи они составляют личные «флотилии» и «легионы» из реально существующих солдат и кораблей и сражаются ими с товарищами. И конечно, взять в команду самого себя считается плохой приметой.

Но врагу еще хуже. Все псионы живут в мире сознаний. Я верю в кубок и его духов, потому что чувствую этих духов каждый день. Чувствую отпечатки других сознаний на вещах, которые вижу и трогаю. А этот Улей… Там нет места сознанию. Их души истощены. Какой-то ужасный растворитель разложил их до сгустков ненависти, коварства и желания выжить. Думаю, они поклоняются смерти, потому что она – их единственное спасение.

Я предложил военным советникам пригласить Калуса понаблюдать за атакой группы транспортных кораблей Гоула на боевой спутник Улья. Он пришел, потому что умеет вовремя изобразить участие. Но ему было больно видеть даже построение флота. Гоул и его пособник Умун'арат отказались от гордых независимых крейсеров (оплота государства, как всегда говорил Калус) и используют рой фрегатов, сосущих топливо из громадных транспортников. Порталы Улья не дают времени и пространства для изящных маневров, и поэтому эти новые корабли ведут жестокий бой в зоне визуального контакта.

Мы почувствовали работу их псионов, когда те прятали флот предателя от Улья, пока шел выброс буров и посадочных капсул на боевой спутник. Удара по поверхности было мало. Кто-то должен был поместить раскалывающую боеголовку в самое ядро спутника. В волнении я спросил одну из военных советниц, каким образом мы могли бы победить древний и могущественный Улей.

Она сравнила Кабал с боевым кораблем, а Улей – с подводной лодкой. Они могут плавать на глубинах метафизических уровней существования, где нам никогда их не достать. Но в нашей Вселенной Улей – как всплывшая субмарина – все еще опасен, но вполне уязвим.

Я был восхищен и втайне поражен ясностью образа кубка на ее лице. Неужели она верила, что мы можем полностью сокрушить Улей?

Она ответила: «Нет, но мы можем сдерживать их так долго, что успеем прожить наши жизни. Разве этого недостаточно?»

Пригласить Калуса было ошибкой, мы лишний раз напомнили ему о его собственном бессилии.

ЗАПИСЬ III

Сие начертано Матчем на борту «Левиафана», что смирился с новым курсом. Сегодня я наполняю кубок-личину костяным порошком, чтобы высушить чернила моих предков. Все мои мысли и чаяния связаны с моим императором Калусом, некогда повелевавшим Кабал.

«Левиафан» летит сквозь самую пустоту галактики, вокруг ни звезд, ни даже космической пыли. Астрономы говорят, что эту местность опустошил древний катаклизм. Отсутствие духов ощущается давящей головной болью, будто все внутри меня жаждет вырваться наружу.

Мы все теряем надежду, но пока нам все еще есть что терять. Говорят, что псионы лишены чувства юмора, потому что юмор возникает из непредвиденного, а мы знаем все, что грядет. Что ж, мы не смогли предвидеть этот переворот. А значит, за нашу слепоту мы должны быть награждены чувством юмора, и я смогу посмеяться над нашими бедами, над нашей верностью Любопытному Императору, Императору Счастья и Изобилия, потерянному в абсолютной пустоте.

Калус не покидает наблюдательного мостика. Ни ради обедов, ни ради посещения садов и дегустации вин. Он перестал читать и дополнять свой труд «Императива Титаника», не предлагает новые рецепты поварам, не рассказывает нам историй о далеких мирах. Даже не возмущается больше, что Каятль никогда его не слушалась. Все глядит и глядит в пустоту.

Думаю, он ощущает незначимость. Большая часть Вселенной – это ничто, а он – ничто по сравнению с ним. Этот шрам наша галактика получила задолго до его рождения.

Сегодня в саду я нарисовал на земле кубок-личину. Нарисовал пальцем, а не разумом, чтобы никто этого не ощутил. Моя вера была уничтожена задолго до того, как мой народ встретил Кабал. Уничтожена с жестокостью, боль от которой не сможет понять тот, кто не владеет псионикой.

Мои предки умели хранить тайны лучше всех во Вселенной. Я знаю это, потому что они прожили настолько долго, что успели дать жизнь мне. Но я не знаю, как им это удалось, потому что каждый раз, когда я смотрю в лицо другого псиона, я вижу кубок-личину, святую чашу, из которой льются наши сознания.

А вдруг Калус узнает, что я теряю веру в него? Что если я – тот яд, который отравляет его душу?

Хочешь услышать шутку? Нет, я уже знаю, что посмеюсь. Вот вам псионский анекдот.

ЗАПИСЬ IV

Сие начертано Матчем. Я не знаю, где мы сейчас. Да спасет и укроет нас всех кубок.

Ничто.

Бог отвечает богу! Пустота в душе Калуса взывала, и ВОТ что стало ответом. Система управления «Левиафана» отказала, когда увидела, что нас ждет. И мы дрейфуем прямо туда!

Калус заточил себя на своем наблюдательном мостике. Его послания ударили в НЕЧТО и вернулись к нам изуродованными страшной силой. Мы собрали концерт, чтобы поделиться мыслями и попытаться понять, что происходит. Но мы все боимся этого знания, запинаемся, как дети, и концерт не ладится.

Это край Вселенной? У пространства не может быть конца, оно длится вечно. Но дыра в вечности может казаться краем… Какой-то изъян, дефект, пространство вне пространства…

Я должен быть спокоен. Должен записывать свои мысли. Я размышляю о Машине ОКСА, навсегда утерянной и вновь обретенной, которая передавалась от цивилизации к цивилизации, словно черный ящик судна. Размышляю о легендах о короле Улья Ориксе и его скитаниях в Пустоте. Я всегда считал эту историю аллегорией. Кажется, зря.

Что случится с нами внутри этого? Неужели геометрия пространства и времени сожмется, и мы проживем остатки наших жизней за одно мгновение, скрученное, как спутанная цепь? Увижу ли я себя умирающим от старости или выкрикивающим предупреждения для прошлого себя, когда мы встретимся в этом лабиринте смятого «Левиафана»? Я боюсь об этом думать! Боюсь вечно читать свои безумные мысли, боюсь знать, что сойду с ума, и все равно сойти!

Безумие овладеет даже духами кубка.

Только один из нас жаждет этого сумасшествия, и я не знаю почему. Но могу ли я? Могу ли я понять бога или предвидеть его решения?

По всему кораблю идет прямое вещание с его наблюдательного мостика. КАЛУС СМЕЕТСЯ.

ЗАПИСЬ V

Сие начертано Матчем, тайным советником истинного императора, на борту «Левиафана», блуждающего по прихоти императора. Сегодня я наполняю кубок-личину игральными костями, чтобы мои предки узнали волю судьбы. Все мои мысли и чаяния связаны с моим императором Калусом, правителем былого и грядущего.

Он пришел ко мне, когда я был в обсерватории. Мне нужно было составить список верных людей для контрпереворота. Но, честно говоря, я наблюдал за зеркальными обломками древней звездной оболочки, которые падают с высоты четырехсот миллионов километров на голубое солнце. Они похожи на смятые салфетки. Они медленно падают, а те, кто создал их, мертвы уже целую вечность.

Здесь, на «Левиафане», все переродилось. Гвардейцы отшлифовали свою броню до невероятного блеска. Корабль слушается команд, и мы едва успеваем утолить голод его двигателей и заводов. Сады наполнены музыкой и ровным гулом секаторов и косилок садовников. А Калус развлекается на кухнях с щепотками специй, как никогда похожий на самого себя.

Я не думал в этот дневник с того дня у края пропасти, когда Калус вышел из своего наблюдательного пузыря, переполненный радостью. Он проревел: «Это конец», – довольный, как девчонка первыми бивнями. «Это восхитительно, это священно, даже я никогда не был настолько велик! Матч, это конец всего!»

Он напугал меня. Тот день напугал всех нас. Никто из нас не говорит об этом, и мы решаемся только на самые скромные концерты единения, чтобы наша память не открыла страшную правду. Но в той пустоте Калус увидел новый смысл жизни. Он рассказал нам, как перезапустить навигационную систему, как устранить вред, нанесенный предателями, и как вернуть управление. Я думал, что он поспешит назад, на родину, но Калуса больше не заботил потерянный трон… и все проведенные им реформы.

Теперь мы скитаемся по галактике в нашем крестовом походе гедонистов, собирая дары природы и редкие деликатесы. Жадность и любознательность, выход которым Калус когда-то находил в правлении, теперь усиливают его аппетит. Я видел, как Калус поглощает вещи, которые не смогло бы съесть ни одно живое существо. Охлажденный сверхтекучий гелий-4 десять лет кружился водоворотом в его чашке от одного движения руки, а потом он закрутил его в обратную сторону. Или тот кусочек нейтрония, который должен был порвать его, как бумагу. Он съел его и сказал, что на вкус похоже на ириску-тянучку.

Он меняется.

Он только что был здесь. Его внимание привлекла разрушенная оболочка звезды. Ему нравится красота, а листопад из миллионов зеркальных парусов, сгорающих в пламени голубого гиганта, очень красив. Целую вечность назад кто-то построил эти зеркала, чтобы парить на энергии света голубой звезды. И должно быть, они долго жили в солнечном раю.

Я спросил: «Как они умерли?»

«Матч, это неправильный вопрос». Он настроил комнату наблюдения на траекторию падения одного из зеркал. Этот парус когда-то был диаметром с орбиту спутника вокруг планеты. Теперь его оснастка изломана, и от него остался лишь блестящий круг металла. «Ты должен спросить, почему я так рад, что они умерли!»

Я не понимал и отметил это. «Эти существа были похожи на нас. Они не путешествовали сквозь время, не раздирали ткань Вселенной, чтобы просачиваться в прорехи, не искали покровительства древней машины… Они подчинялись реальным стремлениям, законам физики, жизни. Если у них ничего не получилось, то и для нас это – предзнаменование смерти».

«Вот именно, – сказал Калус с грустным великодушием. – Когда-то они достигли величия. Они считали – очень недолго, – что будут жить вечно. И они ошиблись. Будет непростительно не усвоить этот урок, не так ли?»

Я сел перед фонтаном и попытался пролить воду, дабы услышать ответ духов, но едва ли они смогли бы мне все объяснить.

(Дополнено позже. Это был последний раз, когда я видел Калуса во плоти.)

ЗАПИСЬ VI

Сие начертано Матчем, тайным советником истинного императора, на борту «Левиафана», победоносного судна нашего императора. Сегодня я наполняю кубок-личину льняным полотном, чтобы мои предки перевязали свои раны. Все мои мысли и чаяния связаны с моим императором Калусом, правителем былого и грядущего.

Мы покорили Клипс.

Среди всех народов империи Калуса, среди всего разнообразия видов, примкнувших к нему и нашей великой культуре, Клипс всегда были его любимчиками. И когда они встретили его возвращение снарядами, его чувства были задеты. Но Калус не обиделся, не разъярился и не стал посреди ночи требовать от них срочных объяснений. Его загадочная новая философия поменяла его.

Вместо этого он попросил Валус Нор спланировать и провести захват Клипс, используя только «Левиафан» и его экипаж. А потом попросил меня составить отчет об истории Клипс с момента переворота.

Калус гордился своей помощью народу Клипс. На их планете идет – шла – бесконечная война с чужеродными организмами, которые сеяли ужас везде, где прорастали. Калус был опечален этим, но не мог ничего изменить, поэтому вместо военной поддержки он решил обогатить культуру Клипс и одарить их роскошью. Но Клипс остались недовольны. После мятежа Гоула Доминус попытался завоевать их расположение, послав флот, чтобы одержать «победу» в их древней войне.

Естественно, легионеры поняли, что невозможно победить зараженную экосистему, не разрушив их мир целиком. Их попытки лишь отравили Клипс – и планету, и народ. После столетия неудачных попыток изменить климат начался токсический шок, и «зачистка» провалилась. А Гоул списал Клипс как «более не нужных для поддержания стратегической безопасности империи».

Я думаю, Клипс надеялись, что смогут вновь завоевать расположение Гоула, если победят Калуса. Возможно, они решили, что их мир невозможно завоевать. Возможно, они даже были правы в этом. Валус Нор высадилась на их луне в военной столице Кага-Клипс всего с шестью тысячами бойцов. Восемь недель Клипс атаковали ее с земли и орбиты, а их роботы-перехватчики роились вокруг «Левиафана». Я не был частью концерта единения, который защитил нас, но мощь объединенных сознаний зарядила все ковры статикой и вызвала у меня постоянное дежавю.

Когда Нор совершила из своей крепости атаку фирменным молниеносным броском, нацелив орудия «Левиафана» на главные командные пункты Клипс, их защита рухнула. В отчаянии они попытались высадить десант на сам «Левиафан». Их транспортник смог улизнуть от наших радаров, но концерт единения почувствовал на борту враждебный разум.

Калус велел не стрелять в них. «Я уважаю их стремление, – сказал он. – Пусть покажут себя».

Меня попросили узнать его намерения. Я не видел его лично уже столько дней, что сбился со счета. «Я берегу своих последователей, Матч», – ответил он. – Размышляю о своих будущих тенях».

Атака Клипс, конечно же, провалилась, но один из них выжил. Его звали Рулл. Некоторые считают, что он заслужил встречу с Калусом, однако я сомневаюсь, что он увидел истинный Его Лик. Кага-Клипс был под нашим контролем, и мы могли бы в любой момент уничтожить всю планету Клипс. Калус позволил им сдаться и одарил за это Рулла всем, что было необходимо для завершения их вечной войны.

Это был листок бумаги, толстый и острый, того сорта, который сам Калус делает из воды с комет и хлопка из его личного сада (говорит, что любит его запах). Рулл подписал его через два часа переговоров с Калусом. Фабрики «Левиафана» тут же загудели, производя роскошные автономные аркологии, карманные миры, которые гарантируют вечный комфорт тысячам жильцов.

Когда выбранных Руллом людей поместили в города-капсулы, орудия Кага-Клипса превратили родную планету Клипс в сгусток пламени. Избранные выжившие унаследовали жизни большинства. Остальные упокоились в пепле. Вечная война завершилась.

Я молил кубок в зеркале об ответах. Но дал их мне сам Калус.

«Матч, – он звучал в моем сознании, словно псион. – Я сказал Руллу правду. Всему скоро настанет конец. Мы должны это принять. Важно только счастье, которое мы можем разделить с близкими в последние мгновения. Зачем миллиардам страдать ради будущего, которое никогда не настанет? Жизнь без достоинства, без стремления продолжать жить – это не жизнь. Это вирус. Это проклятие. Лучше умереть, чем стать Ульем».

Рулл покинул свой мир и отправился с нами. Не знаю, смог бы ли он взглянуть своими глазами на то, что сделал.

ЗАПИСЬ VII

Сие начертано Матчем, тайным советником истинного императора, на борту «Левиафана», пересекающего голодные миры. Сегодня я наполняю кубок-личину литием, чтобы мои предки не нуждались в металле. Все мои мысли и чаяния связаны с моим императором Калусом, правителем былого и грядущего.

Мы были так загружены работой, что я совсем запустил этот дневник. Но теперь мы пересекаем голодные миры, выжженный пустырь в темном галактическом лесу, и я снова готов размышлять.

Возможно, поэтому мой император снова пришел ко мне.

Роботы-посланники, которых он создает, пугающе похожи на него – или на того Калуса, которого я помню. Я убежден в том, что его настоящий облик отличается от прежнего императора. Возможно, теперь он – просто рот, улыбающийся, смеющийся, поедающий все, что пожелает…

Но я решил верить, что его душа все еще с ним. Иначе зачем ему приходить ко мне? Очевидно, что ему не все равно, что я о нем думаю.

Когда он устроился на наблюдательном мостике рядом со мной, я попытался прочувствовать строение его механического тела. Но его присутствие было слишком грозным, все равно что на солнце смотреть. Он спросил: «Ты знаешь, где мы сейчас?»

Защищая свой внутренний взор от его сияния, я ответил: «В части галактики, которая некогда была заселена». Звезда, подумал я, это взрыв, который пожирает его собственная гравитация. «Вспышка сверхновой уничтожила почти все металлы в этом секторе. И теперь здесь лишь тусклые звезды, мертвые планеты и водород».

«Обитель нищеты, – промолвил он. – Кладбище».

«Вы часто говорите о смерти, Ваше Величество».

«Осознание смертности – это ключ к счастью». Он провел рукой по скамье рядом с собой, будто вспоминая пропавшего друга. «Взгляни туда. Представь себе триллионы живых существ, что жили среди этих звезд. Думаешь, кто-нибудь из них был счастлив?»

«Мне хочется в это верить».

«Почему, Матч? Почему одни счастливы, а другие страдают?»

«Возможно, у них больше металла», – сухо предположил я.

«Именно! – он восторженно захлопал, едва не столкнув меня. – Счастье относительно, Матч. Богач, живущий рядом с женщиной, которая в десять раз богаче его, никогда не будет доволен, даже если женится на ней. Он будет всегда ощущать свою бедность при взгляде на нее. Даже примитивное биологическое удовлетворение подразумевает контраст: отсутствие жажды, отсутствие голода, отсутствие одиночества».

«Это философия ребенка, Ваше Величество, – запротестовал я. – Разве нужна нам боль, чтобы познать удовольствие? Нужны потери, чтобы радоваться приобретениям? Любой бедолага знает, что это. Однажды вы сами сказали мне, что лишь ничтожные так оправдывают свое ничтожество. Страдание не усиливает счастье. Страх не делает нас святыми. Истинная радость радостна сама по себе».

Он посмотрел на меня, очень довольный моим озарением и тем, как мои слова отражали его мудрость. «В чем был изъян моей империи, Матч? Почему Гоул смог лишить меня трона?»

Я почувствовал, что он не хочет слышать очевидный ответ: потому что уязвленные и разъяренные его космополитическими реформами объединились втайне от него. «Потому что вы не боялись смерти, Ваше Величество?»

«Именно так! Я хотел заключить все народы в распростертые объятия, предлагая им безграничные богатства и бесконечный праздник. Сами звезды горели уютно и ясно, и я забыл, что даже они умирают». Он наклонился ко мне. Я почувствовал жар, будто под его поддельной кожей пряталась печь. «Ты прав. Счастливым людям не нужны бедность и страдания, чтобы наполнить жизнь смыслом. Они живут одним моментом, принимая неизбежность смерти. И теперь, когда я понял, что все это кончится… Все снова имеет значение, Матч! У меня есть БОЛЬШЕ, чем вся остальная Вселенная. Я видел, что грядет! Я понимаю важность каждой оставшейся секунды!»

Он улыбнулся мне, и в пасти блеснули зубы. «И я хочу, чтобы ты тоже ценил эти моменты, Матч. Мне кажется… что тебя гложет что-то, о чем ты хочешь мне сказать. Что-то, что изменит весь остаток твоей жизни. Не упусти момент, конец близок. У тебя может не остаться времени на исправление ошибок. Зачем тянуть? Просто скажи!»

Я уже не помню, что я пробормотал в оправдание своего побега.

ЗАПИСЬ VIII

Сие начертано Матчем, жрецом чаши, на борту «Левиафана», где теперь стоит мой храм. Сегодня я наполняю кубок-личину восхвалениями моего императора Калуса, правителя былого и грядущего, чтобы мои предки узнали его щедрость.

Я сказал ему.

Он решил, где будет готовиться к смерти. Курс «Левиафана» проложен к отдаленной системе, где ожидает Странник. Его Тени уже отправились убить Гоула или умереть, сражаясь с ним. Как мог я предать его и в момент, когда все кончается, продолжать хранить тайну, которую он попросил раскрыть?

Я подошел к нему, когда он купался в королевском бассейне. Ведь его посланники, без сомнения, столь же изысканно чувствительны, как его старая форма. Я скинул свое одеяние, чтобы лишние табу не мешали разговору, и сел близ него в сиянии его отдыха.

«Ваше Величество, – сказал я. – Я хранил от вас тайну».

Я объяснил ему свое служение предкам и святой чаше, в которой покоились их духи. Я признал, что моя вера стояла для меня превыше его имени. Он выслушал мой рассказ о том, как древние Боги Мыслей моего народа, владыки-телепаты, которые в давние времена покорили нас мощной ментальной атакой, уничтожили мою веру за умение видеть божественную искру в любом разуме.

«Матч, – сказал он. – Ты совершил преступление, и я вскоре вынесу свой приговор. Но сначала я задам тебе вопрос. Как ты думаешь, я правильно поступил с Клипс?»

«Нет», – признался я.

«Потому что оборвал так много жизней?»

«Да, Ваше Величество».

«Но зная, что все они скоро погибнут в любом случае и что смерть большинства позволит немногим оставшимся прожить остаток жизни счастливо… разве не выбрал я лучший из возможных вариантов?»

«Я думаю, Ваше Величество, что моя вера заставляет меня чувствовать общее страдание всех Клипс… а не счастье немногих выживших. Будь я одним из Клипс, я бы предпочел сам испытать судьбу. Чтобы ее не решали за меня».

Он милосердно кивнул. «Понимаю. Когда-то я тоже пытался быть справедливым, Матч. Империя, в которой каждый имеет все – вне зависимости от расы и происхождения. Для правителя полезно повышать уровень жизни его подданных. Но что если правитель находит неопровержимое доказательство, что жизнь всегда сводится к нулю? Что никогда не бывает достаточно времени и энергии, чтобы дать всем справедливую жизнь? Неужели тот, кто знает это, не может наградить избранных?»

Я не знал ответа и признал это.

«Все в порядке, я не просил точного ответа». Он поменял позу, по бассейну пошли волны. «Долгое время после переворота я вглядывался в бесконечную Вселенную и видел… бессмысленность. Во Вселенной, которая не имеет границ, должно быть бесконечное множество Калусов, которые глядят в одну и ту же пустоту. Как мог я быть богом, если я был… одним из множества?»

«Но теперь я увидел то, что грядет, теперь я знаю, что у отпущенного нам времени есть предел… Что ж, это может звучать жестоко, Матч, но чем меньше в мире всего остального, тем больше для него значу я. Я хочу быть последней хорошей вещью, которая случилась с миром. Я соберу избранных компаньонов и облегчу столько страданий, сколько успею до конца света. Есть императоры, которые готовы на все, чтобы избежать смерти. Я не из них. Я не лгу себе. И ты, Матч, такой же».

Он нежно похлопал меня по спине. «Твое единственное преступление, мой советник, заключалось в том, что ты лишил меня возможности одарить тебя. Идем. Покажи мне подходящее место и скажи, что тебе требуется. Я построю тебе храм, в котором ты сможешь смело служить своей вере. И все, о чем я прошу, – чтобы ты не забывал обо мне в своих молитвах».

ЗАПИСЬ IX

Сие начертано Матчем, тайным советником истинного императора, на борту «Левиафана» в месте покоя в ожидании конца. Я благодарю моих предков за полноту моего кубка. Я благодарю моего императора за обретенный мною смысл.

Тайна перестала терзать мой разум, и я забросил этот дневник. Сегодня я возвращаюсь к нему с легким сердцем в лучах радости моего императора. Группа Стражей, которых развлекает Калус, прибыла со списком различных неотложных требований. Им нужны корабль, точное описание их «Тьмы», список звезд, которые посетил Странник, соглашение с империей Кабал о защите Земли, возможность увидеть Калуса в его истинной форме, ремонт оружия, которое, как им кажется, поломалось, и так далее, и тому подобное.

Калус так любит этих Стражей. Любит их энергичность, их желание жить, их готовность делать все, что он попросит, в надежде получить награду. Он любит, когда они танцуют. Любит героический гнев, в который впадают многие из них, когда недовольны своей работой. Стремитесь к радости, призывает он!

И он любит своих Стражей за то, что может поделиться с ними опытом, который самостоятельно они не получат. Они такие, каким был когда-то сам Калус: не понимают, что все кончается.

Калус преподаст им урок. Они бессмертны, но однажды и они уйдут. Как мой император, как я. И этот день настанет скоро. Всему этому придет конец, как приходит конец детству со взрослением. И когда Стражи потеряют все, за что сражаются: свою силу, свое будущее, свое желание делать больше и больше; они поймут, что счастье от общения с близкими важнее любого арсенала и любых наград.

Рано или поздно все кончается. Все, сделанное ради будущего величия, обратится в ничто. Когда мы оглянемся на прожитые годы, мы увидим лишь то, что дарило нам радость и смысл жизни.

И благодаря моей вере в Калуса я обрел радость. Я принял решения, которые позволят мне умереть с миром.

Благословенны духи в чаше. Благословенен день, когда они влили в нас наши души. И благословенен мой император, который поведет нас за собою до самого конца.