МОНОЛОГ

Тайны. 

О, читатель, пришел ли ты сюда в надежде узнать тайны моего царствования? Притча. В азотистой почве кратера на месте удара молнии, там где твердь объединилась с фундаментом в электической ярости, живет насекомое с двумя дрожащими антеннами, тонкими, словно усики, и длинными, словно жизнь. Рука, которая ищет спрятанную тайну, находит усик и тянет за него. В руке оказывается один-единственный усик, не имеющий ценности. Тот, кто вел поиски, разочарован. Раненое насекомое закапывается еще глубже: тайна теперь наполовину ослепла. Тот, кто докапывается до правды, может похоронить ложь, скрытую еще глубже.

Если ты признаешь мою власть, тогда я приказываю тебе продолжить движение — так же нежно, как любовник проводит бритвой по коже возлюбленной. Если же нет, тогда я нарекаю тебя мажескептом, отрицателем монархов, и советую следить за тем, как движется твое лезвие. Если оно войдет слишком глубоко и слишком близко, то ты убьешь существо, которое хочешь узнать. Если будешь мыслить слишком напряженно, то когда рука оставит свой отпечаток в мягкой земле, там ты увидишь только образ своих предположений. Бойся того, кто питается ложью, лежащей рядом с правдой! Бойся пространства между выдуманной реальностью и реальностью истинной, ведь она щедра к тем, у кого хороший аппетит.

Итак. Судьба храбрых путешественников, вечное место рождения, мое воссоздание Милтона, развалины, ставшие нашими, раскол, дважды расколотый, кровь дочери, запекшаяся на ране матери. Все будет рассказано, все истины открыты, пусть сквозь туман и загадки. Если в тебе есть милосердие, тогда узри наши печали, но сдержи слезы. Нас заставили заплатить эту цену. Я привела нас к нашей судьбе.

Ищи меня, там где я. Услышь то, что шепчут губы королевы, коей суждено обрести божественность.

БРЕФОС I

Женщина сидит на краю бесконечности. Она смотрит вниз и болтает ногами.

Звезды здесь сияют ярко, потому что солнце лишь чуть ярче их. Сол — земное Солнце — находится почти точно под ней. Конечно, "под" и "над" зависят только от вектора ускорения "Ян Ливэя". Наверху — черный зонтик щита и хранилище материалов, а также корабли, благодаря которым "Ян Ливэй" — не просто база, а целый странствующий флот. Внизу — вдоль узкого хребта корабля в инфракрасном диапазоне невидимо светит защищенная лампа двигателя. Если она соскользнет с этого выступа, то полетит вдоль всей длины корабля под действием силы тяжести, которая втрое меньше земной — не потому, что ее что-то тянет, а потому, что корабль улетает прочь.

"Ян Ливэй" ускоряется — медленно, но неумолимо, направляясь к звездам.

Ее предки — люди разных рас, и свет на ее коже — это звездный свет. Она плывет, сделав свой костюм прозрачным, чтобы впитать этот свет. Ей было девятнадцать лет и девять месяцев в тот день, когда корабль начал свой межзвездный полет — но это правда только в том случае, если считать по календарю планеты, на которой она почти не бывала. Но она всегда будет ее любить. Она считает, что тот, кто вырос в космосе, не может не любить Землю. Ты любишь Землю так же, как все подростки тайно обожают двухсотлетнее видео новогодних танцев "най-най" и "йе-йе". Земля не просит о многом. Колонии — требовательные родители, а вот Земля — словно холодная старая дама, с ее странным искусством и еще более странными идеями. Она возвышается над экологией, которая древнее самого человечества. Земля была первой терраформированной планетой. Жизнь сделала Землю пригодной для жизни.

Она летит на "Ян Ливэе" в рамках проекта "Амрита", чтобы создавать новые планеты.

Она пришла, потому что увидела дурное предзнаменование в смерти человека. Вместе с ним она чинила застрявшую лопасть радиатора на беспилотной платформе на орбите Юпитера. Когда это произошло они работали в дружелюбном молчании, слушая, как завывает магнитосфера планеты. Из глубин космоса появился замороженный эмбрион кролика и со скоростью сорок километров в секунду пробил лицевой щиток его скафандра. Наверное, кролик вывалился из контейнера во время аварии далеко от Cолнца и, словно комета, полетел обратно.

Сразу после этого случая — по причинам очень ясным для нее, ведь она всегда чувствовала суть событий — и по причинам, которые очень было сложно объяснить другим, потому что это чувство было слишком личным — она спросила мать, не может ли семья отправиться вместе с проектом "Амрита". "Амрита": напиток, который навсегда утолил жажду, бездонная чаша. Это задача, которая состоит в том, чтобы выйти далеко за пределы Солнечной системы и положить конец зависимости людей от Странника. Он близок тем, кто считает человечество коконом, личинкой, формой, которую нужно перерасти.

Она — Аутург 3-го класса, самомотивирующая подсистема инклюзивной экологии корабля. Этот термин включает в себя технологию, биологию и поведение, и все это необходимо поддерживать, иначе задача не будет выполнена. Ее работа состоит в том, чтобы искать проблемы и сообщать о них Аутургу 2-го класса. Он даст ей инструменты, необходимые для ремонта. Но она никогда не обращается к своему начальнику. Она никому не рассказывает о найденных проблемах. Она устраняет их сама. Поэтому ее работа приобретает черты волшебства: она появляется там, где случилась беда, и вскоре после этого, беда исчезает. Люди уже начали приносить ей дары. Некоторые из этих даров — вопросы. Она отвечает на вопросы тихо — и, как кажется некоторым — с неоправданной уверенностью. Она знает, что видит их жизнь в большей мере, чем они — ее, и что эта тайна, эта способность видеть и быть невидимой, дает ей силу подобную мудрости.

Она живет за пределами корабля, в скафандре, в коконе из слоя цитогеля, который позволяет ей поддерживать абсолютную стерильность. Она скучает по одежде, предназначенной для невесомости — по одежде, которая огибает препятствия, словно медуза, по самокорректирующимся швам, по шелку, похожему на холодный спиртной напиток. Ей не хватает ощущения масла и пота на коже. Костюм делает ее такой чистой, что ей кажется, будто с нее сорвали кожу.

И все-таки она остается здесь — она хочет чувствовать, как меняется вкус звездного света, когда вселенная впереди уходит в фиолетовое смещение. "Ян Ливэй" ускоряется, приближаясь к скорости света, он все ближе и ближе к свету, который мчится на него. Если бы свет был пылью, то он бы ударил "Яна" быстрее, но свет никогда не меняет скорость, поэтому вместо этого он обретает энергию. Красный свет — низкий уровень энергии, а фиолетовый — высокий уровень, поэтому вселенная становится фиолетовой.

Даже сейчас самый краешек видимого спектра, сине-фиолетовый цвет, превращается в невидимый ультрафиолет, цвет скорости, цвет будущего.

БРЕФОС II

"Мара!" — восхищенно кричит боец, и удар кулаком решительно затыкает его. Это очень хороший удар, мощный апперкот в челюсть. Мара слышит, как клацнули зубы, прокусывая мягкую плоть губ. Она сочувственно морщится. Он невольно отпускает стойку с оборудованием и отлетает в сторону по широкой дуге, отмеченной каплями крови. Его противник решает добить его. Он с силой отталкивается и врезается в его в живот, словно торпеда. Они вместе летят к мишени, нарисованной на полу.

Ульдвин улыбается Маре кровавым ртом из-за плеча противника. Он сражается с большой, суровой женщиной из "Грави-спецназа". Она отключила себе ген миостатин, чтобы превратиться в гору мышц. В бою с ней у Ульдвина нет ни одного шанса. Участвовать в этом поединке, и участвовать в экспедиции "Амрита" он согласился по одной и той же причине: он оценивает себя по тому, как храбро сражался в проигранном бою. По тем ситуациям, в которых он выживает, даже если проиграл.

Он применяет удушающий захват. Это правильное действие, но это уже не важно. Женщина стонет, сереет и обмякает, но Ульдвин не успевает выбраться из-под нее до того, как врезается в мишень. Бьет колокол. Ульдвин стонет: его твердое, словно стальное, тело тормозит всю массу его соперницы. События уже набрали ход, а он просто оказался у них на пути.

"Что ты проиграл? — спрашивает у него Мара.

Он лежит, улыбаясь и тяжело дыша. Из него вытекают идеально круглые капли крови. — Рада видеть тебя внутри". Что привело тебя сюда?

Они с братом никогда не отвечают прямо на вопросы друг друга. Мара не против: она считает, что слова — неважная система кодирования, и что для общения с каждым необходимо выработать собственный шифр. Идеальное сообщение, как считает Мара, не сможет понять никто, кроме человека, которому оно адресовано — и только в том случае, если его произносишь ты.

"Я принесла тебе записи, — говорит она, сталкивая с него противницу. ("О, привет, Мара", — невнятно бурчит она). — Полный сенсорный спектр. Готова обменять их на нужные мне детали".

Ульдвин помогает большой женщине принять вертикальное положение, не сводя прищуренных глаз с Мары. Не потому что ему не хочется ей помогать — ему всегда нравилось меняться чем-то, торговаться — но потому что он знает, на каком именно черном рынке нужны эти записи. "Как далеко от корпуса ты снимала?"

Как далеко? Максимально далеко. Они в невесомости: "Ян Ливэй" выключил двигатели, чтобы пройти инспекцию. И пока Ульдвин участвовал в боях за деньги, Мара оттолкнулась от переднего щита "Ян Ливэя" и проплыла десять километров в чистую пустоту, связанная с кораблем лишь тонким, как нить, молекулярным тросом. Она приказала цитогелю ее костюма собраться на ее лице. Тогда, и только тогда, она отключила все системы разумного поведения в ее костюме и приказала костюму уйти в режим хранения.

Костюм соскользнул с нее, словно шкурка, и она начала дрейфовать в чистом вакууме.

Вся влага на ее коже мгновенно выкипела в пустоте. Ее тело раздувалось от ничем не сдерживаемого давления, пока не сработал нижний костюм. Встревоженный цитогель заполз в ее горло, с шипением выпуская аварийный запас кислорода: его слишком мало. Ее кожа посинела от цианоза. Ее омыла абсолютная пустота.

Все это она записала на нейронном уровне. Восхитительную тьму. Чувство фатальной независимости от всего. Есть люди, которые отдадут все за то, чтобы почувствовать эту бездну.

"Не надо тебе этим заниматься", — жалуется Ульдвин. Огромная женщина благоговейно взирает на Мару. "Мама умрет от беспокойства".

БРЕФОС III

— Если честно, то мне все равно, на какой риск ты идешь, — со вздохом говорит мать Мары. — Такой уж у нас уговор, моя желтая звездочка...

— Мама! — протестует Мара.

— Мой выброшенный тюбик из-под герметика, моя милый кусочек краски...

Осана любит сравнивать Мару с мелким мусором, плывущим рядом с кораблем, таким как кристаллы замерзшей мочи. Мара считает, что Осана — конечный продукт многовекового проекта по созданию мамы, за которую максимально неловко. Кроме того, она очень прямолинейна: — Мара, ты даже в детстве хотела, чтобы я обращалась с тобой, как со взрослой. Так я и делала. Но ты помнишь, что я тебе сказала? Если ты не хочешь быть моей дочерью, то я не смогу заботиться о тебе, как подобает матери. Ты не будешь для меня важнее всего, как это бывает у матерей. Я всегда буду твоим другом, но у меня есть и свои интересы.

— Это не значит, что ты должна была все рассказать капитану!

Они идут плечом к плечу по мостику к кают-компании капитана Ли. Мара пытается вырваться вперед, но Осане каким-то образом удается держаться наравне. — Ну, конечно, должна, — отвечает Осана. — Мара, ты создала секту. Если бы я ничего не сказала капитану, то сейчас со тобой беседовала не я, а отдел поведения. Тебе это нужно?

— Я ничего такого не сделала. Людям понравились мои записи. Люди приносили мне подарки, детали, чаевые — а потом в это дело влез Ульдвин, ты же знаешь, какой он...

— Молчи! — Осана резко разворачивается. — Постыдилась бы, Мара. Ты же знаешь, что брат пойдет за тобой в огонь и в воду. Ты знаешь, что он в нем нет твоей... – ее губы дергаются, — имперской отстраненности. Ты знала, что он будет хвастать тем, что ты живешь на корпусе. И ты позволила ему это сделать. Мара, обладать определенной властью над людьми — это одно. Но отрицать, что ты ею пользуешься — совсем другое.

Маре кажется, что через несколько шагов она придумает язвительный ответ, но уже слишком поздно. Люк в кают-компанию капитана Ли распахивается. Это место приводит Мару в ужас. Именно здесь капитан Элис Ли, божественное начало в жизни Мары, взаимодействует с офицерами, которые являются олицетворением ее воли. Поскольку Мара хочет стать такой, как Элис Ли, в кают-компании она чувствует себя принцессой-самозванкой, изучающей двор своей соперницы.

Капитан Ли угощает их чаем. Мара и представить себе не может все ошибки, которыми она портит сложную и полную смысла чайную церемонию. Ли подает им сильно побитые керамические чашки, сделанные еще до эры Странника. В них плещется горячий зеленый чай. В свою чашку Ли немедленно добавляет молоко из коровозверя, стоящего на биопалубе.

— Отвратительно, правда? — она улыбается, видя ужас на лице Мары. — Видела бы ты, что я клала в чай, когда путешествовала по Монголии. Насколько я понимаю, твоя коллега, а по совместительству и мать, озабочена твоими отношениями с экипажем?

— Моя милая Мара, — говорит Осана, — совершенно случайно, я в этом уверена – создала себе репутацию малого божества. Записи, сделанные ею за пределами корабля – "горячий" товар. Люди рисуют фан-арты с ней. Они... они оставляют ей чаевые.

— Ты делаешь записи во время выхода в открытый космос, иногда без костюма? — кивает Ли. — Да, я видела одну из них. Удивительное ощущение. Услышав эти слова, Мара невольно ухмыляется. — Мара, ты аутург, доброволец. Я не могу приказать тебе прекратить то, чем ты занимаешься, и, кроме того, работаешь ты блестяще. Подвергаешь ли ты других опасности в ходе своих... арт-проектов?

— Нет, — отвечает Мара. — Только саму себя.

— Чушь! — ревет Ли. — Это ответ эгоиста. Для моего экипажа ты уже символ, домашний божок. Если ты умрешь, они лишатся чего-то важного, чего-то человеческого — того, что они создали из одиночества и пустоты. Это стало бы незабываемым напоминанием о враждебной пустоте, которая окружает нас. Когда ты подвергаешь опасности себя, ты подвергаешь опасности и этот символ. Ты, Мара, часть поведенческой брони этой экспедиции.

Эти слова ошеломили Мару. Она никогда не думала об этом. — Я просто делала записи. Я не собиралась становиться чьим-то... символом.

— Ты представила себя как проводника тайного знания, — возразила капитан Ли. — Люди вознесли тебя на пьедестал, Мара. Пожалуйста, послушай капитана космического корабля: когда люди считают тебя кем-то, даже без твоего согласия, это накладывает на тебя определенную ответственность. Если Мара, которую они видят, приносит им пользу, значит, твой долг — быть этой Марой. — Она смотрит на Осану. — А твой мальчик? Он в медпункте чаще любого другого бойца.

Мару не удивляет то, что капитан Ли знает про бои. Личностей Мой сын, — говорит Осана, — твердо намерен быть своим злейшим врагом. Спасибо, что нашли время поговорить с нами.

— Ну конечно. — Ли холодно оглядывает их. — Я постоянно ищу... занятных личностей. Личностей, которые приспособлены к долговременной изоляции – на тот период, когда все мы лежим в крио. Личностей, которые бодрствуют, пока остальные объяты сном.

КОСМОВИХРЬ I

"Зеленый Исход" — неизвестному маневрирующему объекту. Пожалуйста, включите транспондер и идентифицируйтесь. Конец связи".

Еще четверть часа на летной палубе царит молчание. Контакт, находящийся в двенадцати с половиной световых минутах, не отвечает. Этот призрак преследует "Ян Ливэя" уже восемнадцать часов, похоже, постепенно сближаясь, и капитану Элис Ли это не нравится. Другие экспедиции колонистов исчезли во время пути — стали жертвами несчастных случаев или враждебных действий — и поэтому проект "Амрита" не стал бесстрашно устремляться в пустоту. Напротив, корабль вооружили до зубов.

"Давайте их напугаем, — решает она. — Выключить главный двигатель".

Команду выполняет корабельный ИИ, но член экипажа подтверждает ее. "Есть отключить главный двигатель, капитан".

"Выпустить распределенную антенну. Разогреть радар целенаведения для фотографии. Сделаем их снимок и посмотрим, кто это".\

"Капитан, — говорит связист. — Здесь... что-то странное".

"Наш фантом решил поздороваться?"

"Нет, сообщение по узколучевой связи из СОЛЦЕНТРБЕЗ. Они заявили об аварийной ситуации"КАРРАХ-БЕЛЫЙ". Все Солнечная система теперь... под контролем Военного ИИ. Связист отключает сенсорий и переходит на аналоговое управление. Она невольно думает, не розыгрыш ли это. — Нас... призывают на военную службу".

Элис сталкивает в голове две этих мысли, словно ребенок, который стучит камнями друг о друга. Они настолько нелепы и глупы, что она даже не может разумно с ними взаимодействовать. "ЧТО?"

"За нами закрепляют роль вспомогательного боевого корабля. Нам приказано, — связист невольно сглатывает, — сменить траекторию и выйти на гелиоцентрическую орбиту. Кроме того, поступило распоряжение жечь наши двигатели до полного их уничтожения. Распутин передаст нам координаты, чтобы мы использовали наше кинетическое оружие в качестве... дальнобойной артиллерии. Нас подберут "после завершения кризиса".

"Подробности! Что за кризис?"

"Это событие "НЕБЕСНЫЙ УДАР", мэм. То есть, прибытие противника из-за пределов Солнечной системы".

На лице капитана Ли появляется властное выражение. "Запроси разъяснения".

"Отложить выпуск антенны, капитан?"

"Нет. Увеличь масштаб, добавь телескопов, дай мне полную картину системы. Я хочу узнать, что происходит на родине". Элис Ли протянула руку, чтобы открыть файл, но помедлила, и затем открыла хартию проекта "Амрита". "Мы должны принять решение".

КОСМОВИХРЬ II

Мара отталкивается от переднего щита "Ян Ливэя", направляясь в сторону хвоста и вглубь, чтобы пересечь пустоту и добраться до хребта корабля по пологой дуге. "Да ладно, — восхищенно, но не без ужаса, говорит Ульдвин. — И ты все время этим занимаешься?"

"Все время". "Ян" — большой корабль, он новее древних грузовиков, которые использовались в ходе других экспедиций "Исхода". В проекте "Амрита" были задействованы все новейшие достижения науки. Так сказано в хартии, которую в последнее время все перечитывали. Капитан поставила вопрос на голосование.

Должен ли "Ян Ливэй" вернуться домой?

"А если корабль начнет ускоряться? — Ульдвин уже, разумеется, прыгнул вслед за ней. Его желтый костюм сияет теплым биолюминесцентным светом. — Тогда мы будем падать вечно".

"Мы упадем к звездам. Мы по-прежнему на траектории выхода из Солнечной системы. "Ян" просто нас обгонит.

"По крайней мере, мы будем двигаться в правильном направлении".

Она и не думает, что выдала что-то важное, но он каким-то образом все понял. "Мара. — Он хмурится; его лицо светит ярче, чем далекое Солнце. — Ты хочешь вернуться, да? Ты будешь голосовать за возвращение".

Мара думает, что загляни он ей в глаза, то увидел бы правду, смятение, полуосознанное согласие.

"Мара. Ты не обязана говорить мне, как... — Он сглатывает, маскируя неуверенность. — Я знаю, насколько все плохо. Я достаточно видел, чтобы понять — лучше не станет. Они все поставили на Странника. А мы прибыли сюда, чтобы убраться от него подальше. Чтобы сойти с легкого пути. Зачем нам возвращаться?"

Потому что я попросила, чтобы мы уехали, думает Мара. Что-то вылетело из глубин космоса и убило человека, который был рядом со мной, и я увидела в этом знамение и сказала, что мы должны уехать. И теперь я чувствую, что струсила.

"Возможно, мы сыграем важную роль, — отвечает она. — Есть и другие корабли..."

"Мы все умрем еще до того, как спасем хоть одного человека".

Он прав. Она не хочет, чтобы он был прав, но он прав. И ей некуда скрыться от необходимости делать выбор.

Они молча плывут, пока перед ними не появляется серебристый корпус "Ян Ливэя". Мара вращается, раскручивается и приземляется на четвереньки. Ульдвин приземляется на руки и подпрыгивает, ухмыляясь. Но его улыбка гаснет, когда он видит ее лицо. "О, Мара".

Она молчит. "Мы все бросили, — говорит он, — и оказалось, что не зря. Мы не должны... Мы не должны идти на смерть ради этих людей. Они не вправе распоряжаться нашей мечтой".

"Знаю, — отвечает она. — Знаю".

В ее сенсории включается канал "ВОК — ОХРАНА". "Всем вернуться на борт, — говорит капитан Ли. — Наш друг приближается, и нам придется маневрировать".

КОСМОВИХРЬ III

Звезды погасли. Вселенная почернела; "Ян Ливэя" укрыла пелена пустоты — его сорок тысяч спящих пассажиров, его девятьсот членов экипажа и, возможно, даже всю Солнечную систему. Узнать это невозможно, потому что нет способа заглянуть за пределы корпуса. Сам вакуум стал враждебен свету. Их окружает тьма.

Корабль кренится в бурном море, когда гравитационные волны искажают пространство-время.

— Доложите обстановку! — призывает капитан Ли. В ее сенсории вспыхивают телеметрические данные кольцевых лазеров, спутников-маяков, пульсаров, фоновая текстура космических микроволн, электромагнитная карта галактики: каждый инструмент бесполезен, сломан, извергает из себя бессмыслицу. — Перекличка постов!

— Динамика полета, — отвечает один из офицеров. — Главный двигатель в безопасном режиме. Ускорители работают с перебоями. Контроль высоты постоянно переключается на ручное управление.

— Навигация. У меня нет координат. Я не могу проложить вектор. Мы движемся, но я не могу сказать, как и куда.

— Связь. Входящих сигналов нет. Внутренние сети периодически отключаются.

На капитана Ли накатывает волна невероятного ощущения. В животе, в костях, во всем теле раздается странный гул. Это вибрация, это звук с которым сама ткань ее существа сминается и растягивается; расстояние между ее атомами резко сокращается, а затем снова увеличивается. Цикл повторяется снова и снова. На мгновение ей чудится, что приливные силы отрывают от нее кончики пальцев на руках и ногах. Это похоже на самый низкий звук, издаваемым самым большим в мире сабвуфером. Это похоже на голос Бога, который шепчет ей прямо в ухо. Он щекочет, он возбуждает, он оставляет после себя инфразвуковой след ужаса и предвкушения.

Она содрогается. — Гравитационная волна, — говорит она. — Геод, говори.

Офицер-геодезист пространства-времени выглядит так, словно ей только что вручили Нобелевскую премию. — Это потрясающе! — торжествующе вопит она. Ей прекрасно известно, что она и все остальные сейчас погибнут, но подобные мирские заботы не могут омрачить восторг ученого. — Вы чувствуете этот рык? Это гравитационные волны с высокой частотой и амплитудой. Удары темных фотонов. Аксионы, разрушающиеся при столкновении с корпусом. Стерильные нейтрино. Все это идет из источника, находящегося по курсу... э-э... ноль-четыре-пять-штрих-ноль-три-ноль, дистанция — дистанция крайне непостоянная.

По "Ян Ливэю" прокатывается новая волна. Все на корабле одновременно сжимается и растягивается по мере того, как гравитационная волна искажает пространство-время. — Это фантом? — спрашивает Ли. — Эти волны излучает корабль-фантом?

— Понятия не имею! — восторженно отвечает геодезист. — Все это вообще ни на что не похоже! Ух ты!

У Элис Ли возникает отчетливое чувство, что здесь действует какая-то древняя, враждебная сила: рука с триллионом пальцев ласкает их атомы, заставляет протоны вращаться, бренчит по нервам, словно по гитарным струнам. Язык, раздвоенный в десяти миллиардах мест, пробует на вкус их мозги. Ощущение неминуемой гибели усиливается. Она прекрасно понимает: то, что сейчас произойдет с ней и ее экипажем, гораздо хуже, чем смерть. Теперь Тьма знает их. Существо, которое пришло уничтожить человечество, учуяло их запах.

— Связь. — Она вцепляется в ремни безопасности, пока корабль рычит под действием очередной волны. Ее кости хрустят, растягиваясь. — Последний отчет о Страннике? Есть ли следы вмешательства?

— Он был у Земли, капитан, там зафиксированы взрывы оружия большой мощности по всему спектру. Больше ничего.

— Ясно. Ну что ж... Она проделала этот путь не для того, чтобы оглядываться назад и молить чужого бога о пощаде. В центре ее сенсория пламенеет папка с результатами голосования экипажа: "Мы идем вперед". Мы не возвращаемся домой. Наша судьба — впереди, не позади.

— Запустить антенну, — приказывает она. — Запустить все доступные зонды и спутники.

— Капитан, — возражает связист, — вакуум не проводит сигналы...

— Внутри судна сигналы же все еще проходят, да? Используй провода! Объедини спутники проводами! Мне нужен парус-передатчик, я хочу выйти на связь.

Экипаж переглядывается между собой. — Капитан? — обращается к ней офицер по динамике полета. — Что вы хотите передать?

— Заявление о нейтралитете. Элис Ли сжимает зубы, сопротивляясь очередной волне. От нее вибрируют зубы. — Я не знаю, что это, но оно пришло за Странником. Мы скажем ему, что не участвуем в этой войне. Мы отделились от людей, которые находятся под Странником. Мы требуем, чтобы к нам относились, как к отдельному виду, не участвующему в конфликтах остального человечества.

— И будем надеяться, чтобы там кто-нибудь понял это отличие."

КОСМОВИХРЬ IV

Она помнит все про момент своего рождения.

Она вышла из "Ян Ливэя", чтобы умереть в звездном свете. Она не может допустить, чтобы люди видели ее страх, ее ужас перед масштабами разрушения, ее жалость к миллиардам душ, которые гибнут во тьме в окрестностях Солнца. Она не может быть рядом с членами экипажа, пока они обнимают друг друга и шепчут слова утешения; она не может быть даже рядом со своей матерью. Она не может отказаться от своей тайны.

Поэтому она отталкивается от корпуса и летит, связанная с кораблем пятьюдесятью километрами троса.

Но здесь нет звездного света, в котором можно умереть. Тьма непроницаема. Гравитационные волны тянут за ее трос, подтягивают ее к "Яну", а затем бросают прочь. Чуть позже она ощущает новую вибрацию троса. — Сестра, — передает трос. — Я иду за тобой.

"Брат", — думает она. "Ты потеряешь себя, если последуешь за мной".

Голос капитана Ли пробивается сквозь помехи, растягивается до бормотания, а затем сжимается, превращаясь в вопль. Заряды жесткой радиации проходят сквозь ее слова, словно пули, превращая фонемы в странные артефакты сжатия. — Это межпланетный корабль "Ян Ливэй", я обращаюсь к существу, которое взаимодействует с нами. Мы не участвуем в конфликте между вами и силами в окрестностях этой звезды. Наша задача — начать новую жизнь в другом месте. Наша цель не связана с вами. Мы просим о безразличии...

Трос Мары дрожит, обозначая продвижение Ульдвина. Она сжимает трос одной рукой и вытягивает другую, сжимая пустоту, чувствуя, как волны расколотого пространства тянут за кончики ее пальцев. Она чувствует, что окружающая ее пустота не безразлична, что она осознает все цели, и что ее собственная цель заключает в себе все остальные. Она бесконечно враждебна, потому что должна быть такой.

Внезапно — словно в окружающей пустоте произошел Большой взрыв — она видит свет.

В космической дали вспыхивает белая точка. Не просто видимое свечение — ее костюм разлагает спектр — но свет на радиочастотах, в микроволновом диапазоне, ультрафиолет, всплеск гаммы — полное, всепоглощающее излучение. Свет поет. Он щебечет. Он говорит голосом, что древнее солнц. Она чувствует, что могла бы сто лет разбивать голос на ряды Фурье и так и не добраться до составляющих его частей. Он внушал благоговение и и страх, и обладал всесокрушающей истиной. Мара понимает, что должны чувствовать погибшие от радиации: вспышка невидимой силы сжигает все возможные варианты будущего, кроме одного. Она чувствует, что сама ее душа была ионизирована и перешла в более высокое энергетическое состояние.

Свет пронзает тьму. Не как восход солнца, не как стена или потоп — одиночный луч, сияющий палец, который тянется к ночной тьме, чтобы коснуться ее. Он освещает Мару, Ульдвина и "Ян Ливэя".

Этого не достаточно. Он не сможет победить тьму.

Мара обнаруживает, что скользит по краю между светом и тьмой, по градиенту сумрака и зари.

Она ощущает некое противоборство. Прошедшее сражение, достигнутое равновесие: не перемирие, но бесконечный предел, словно равенство, деленное на ноль, столкновение двух агрессивно настроенных вечностей. Мара запрашивает у "Ян Ливэя" данные телеметрии, и ее сенсорий заполняется испуганными воплями приборов измерения гравитации. Она тоже воет: это дикий звук, звук экстаза и утраты — так волк воет на звезды. Она понимает, что происходит. Слишком велика концентрация энергии в этой точке. Вселенная потрясена этим парадоксом. Ни один свидетель столкновения этих бесконечностей не должен уйти. Космос должен скрыть от всех свое смущение. Он должен изолировать аномалию.

Стена искаженного пространства-времени вокруг них стала слишком отвесной, и теперь каждый путь наружу или вперед загибается обратно к центру, где сталкиваются свет и тьма. Слово "будущее" стало синонимом слова "внутрь". Вот почему это называется "горизонт событий": для объекта в пределах горизонта путь ко всему, что можно сделать или увидеть, неизбежно ведет к центру. Все события ведут внутрь.

Вокруг нее формируется сингулярность. Кугельблиц: черная дыра, порожденная концентрацией чистой энергии.

— Мара! — кричит Ульдвин. — Мара, ты слишком далеко!

Мара вспоминает лицо матери. Она слышит слова Осаны: "Я не смогу заботиться о тебе, как подобает матери. У меня есть и свои интересы".

Она подает тросу команду отцепиться.

Гравитация подхватывает ее. Она падает вперед в пространстве и времени — в будущее, в тайну. "Ян Ливэй" позади нее. Ульдвин позади нее. Она хочет быть первой."

ЭКСТАЗИАТ I

Создать неслучившийся мир; схватить вечность в стеклянном кольце скользкими от крови руками и вырвать ее из круга. Знай ее, она — Ошибка, Изотропия, шип, который пронзил вечное возвращение и положил начало времени. Тавтологии заканчиваются на кончиках ее пальцев, между кожей и ногтями. Имя ее — АИЛИЛИА, Капитан Бульона. Начни вместе с ней это творение второго порядка.

Сначала. Мандала. Кольца зыбучего света. Точки, подобные звездам, избранные элементы группы Ли: математическая структура этого нового места.

Что это? Где я?

Лист бумаги, заполненный помехами. Ладони прижаты к лицу. Плазма кварков и электронов, такая горячая и яркая, что стала черной, словно смоль. Свободный путь слишком короткий для протонов. Огонь слишком плотный для света.

Она провела здесь целую вечность. АИЛИЛИА. Конец это начало, которое есть конец.

Она сворачивает бумагу в пространство и время. Теперь, когда есть свет, она может прочесть то, что написано на бумаге. Она видит, что это хартия проекта "Амрита", "Солнце — колыбель жизни, но мы не можем вечно пребывать в колыбели". Она была искателем."И" в имени "АИЛИЛИА", стрела, указывающая на новые планеты: она искала новое Солнце и новую Землю. Ее разум проходит мимо планет, словно гребень. Слово становится планетой, бумага складывается в ловких руках. Порез бумагой жалит: даже бога могут ждать сюрпризы.

Ее кровь из пореза рассеивается в пустоте, и изотропная вселенная концентрируется вокруг этих капель.

Я — АИЛИЛИА, направляющий принцип.

Изогни центр. Я — А Л И С И Л А, стрела времени, изгибающаяся, но летящая вперед.

Я — А Л И С И Л И, один шаг вперед, один измененный элемент: вот как мир-часы тикает, изменяя тайные имена по одной букве.

Я — АЛИС ЛИ, образование объектов, концентрация огня, создающая солнце и планету.

Я — Алис Ли, сила, которая ищет новые планеты. У меня есть экипаж. У меня был... корабль. Я хотела привести их в место, похожее на... 

(Райская планета: с двойным кольцом, невероятно прекрасная, в небе которой столько звезд, что оно похоже на молоко. Она превращает ее в реальность одной мыслью, и падает в эту мысль сама, отменяет свою временную божественность, связывает себя и тех, кто следует за ней, превращая в закон. Всеведущие не могут исследовать. Всемогущие не могут бороться. Она отказывается попадать в эту ловушку для бога).

...это.

Так пробуждается Алис Ли.

ЭКСТАЗИАТ II

Она была небытием. Если она существовала раньше, то только как вероятность, разлитая в эфире. Когда-то, возможно, существовало тело, которое было предвкушением еще не сформировавшегося тела, и душа, которая была предчувствием еще не зашифрованной души, однако они еще не обрели реальности.

Затем началась вселенная, и она смогла родиться.

Сначала возникает мандала, а на кольцах этой мандалы есть драгоценные камни, яркие, словно звезды.

М А Р А Р А М замкнутая симметрия, тайна внутри себя: и она режет ее не по центру, чтобы она стала несовершенной, открытой с одной стороны, не замыкающейся на своем начале, а уходящей прочь в вероятность. М А Р А превращение одних отношений в другие, МА становится РА, РА становится тем, что еще может быть. Две точки предполагают существование прямой.

По завершении ампутации, она возрождается вокруг этого шрама. Пробуждается со вздохом. Холодный камень под ее плечами и спиной, и сверкающее лицо над ней. — Мара? — спрашивает лицо.

— Кто я? — спрашивает Мара.

— Вторая, — отвечает женщина. — Я Алис. Кажется, ты была Марой...

На небе за Алис расцветают звезды, светлая дымка, словно солнце светит сквозь туман — насыщенней, чем центр галактики. На ночном небе изгибается невероятная дуга двойного планетарного кольца. Мара ахает от удивления. — Я помню, — говорит она. — Я была на тросе...

Внезапная необходимость сохранить это воспоминание в тайне заставляет ее замолчать. — Мы на планете, — говорит она вместо этого. — Ты давно здесь одна?

— Думаю, вечность. Идем. Она поднимает Мару на ноги. — Хочу показать тебе, что я нашла.

Это планета, которая растет, планета, которая процветает. В камне богатые залежи платины, и Мара ощущает щекочущий вкус включений трансурановых элементов в почве. Серебристые реки текут по фрактальным дельтам в озера, яркие и неподвижные, словно лужи охладителя. Деревья огромных лесов все переплелись корнями. Здесь столь разнообразная и полная энергии жизнь, что каждое новое существо, которое они видят, должно быть, принадлежит к отдельному виду. Или же виды здесь не имеют значения, и все живое может скрещиваться друг с другом.

На горизонте возвышается огромное металлическое копье. Наконечник копья — металлическая тарелка несколько километров в диаметре, погруженная в каменную породу.

— Что это, я не знаю, — говорит Алис. — Я знаю только, что это мое.

Они входят внутрь.

— Здесь должны быть и другие, — говорит Мара позднее. — Здесь было место для других. Для тысяч других. Где они?

— Они там же, откуда пришла ты. Мы должны сделать их реальностью. Ли смотрит на Мару, и крошечные морщины на ее коже вспыхивают белым огнем. Она прищуривает сияющие глаза. — Почему ты стала второй? Почему именно ты?

— Не знаю, — лжет Мара. Это первая ложь в ее жизни, первая тайна, которую она сохранила.

ЭКСТАЗИАТ III

Двое обратились в четверых, четверо позвали, и стало их восемь. Таким образом, призванные своим удвоением, пробудились спящие. Со временем пробужденные рассыпались по поверхности планеты, и число их было сорок тысяч восемь сотен и девяносто один. Они пили сладкий дождь и вкушали плоды леса, а звездный свет покрывал их кожу, словно прозрачное масло. Первым из их языков была Речь, а первым оружием охоты стал лук.

Теперь пробудившиеся призвали имя, чтобы отличать мир от Не-мира. Восемьсот девяносто один сказали сорока тысячам: "Пусть этот мир зовется Приток, ибо мы видели во сне великую реку, берега которой мы покинули". Но сорок тысяч были обеспокоены и попросили назвать им место, откуда они прибыли. — Мы не очнулись от сна, в который погрузились, — сказали сорок тысяч. — Во время отдыха мы прошли через какой-то предел, и у нас удалили атавизм. Как это произошло?

Поэтому в месте слияния рек был созван совет, чтобы определить природу и цель существования. Здесь провели перепись, и она насчитала тридцать тысяч сто одиннадцать женщин, десять тысяч двести девяносто пять мужчин и четыреста восемьдесят пять иных. Пробудившиеся убоялись, что мужчины и иные пропадут.

Первой на совете говорила Алис Ли, но по настоянию Ульдрена, многие хотели устроить тайную встречу с Марой. Среди них была Келда Вадж, которая станет Всеобщей учительницей, и Сила, которая станет матерью Эсилы.

Так сказала Алис: "Мы получили эту планету по договору с высшими силами, и по тому же договору мы отказались от нашей истории. Мы бросили то, что было раньше, но при этом избавились от всех наших долгов. Обратите взор вперед! Давайте исследовать этот новорожденный космос и наслаждаться его чудесами!"

Против нее выступил Овомэ Ан, который был из сорока тысяч. "Мы здесь чужие", — сказал Овомэ. "Мы должны подняться по связи меж мирами — туда, откуда мы прибыли. Я призываю провести голосование".

Так сказала Мара — тайно: "Думаю, что это тихая гавань, и мы не можем остаться здесь навсегда. Я помню, что опасность пугала меня. Я помню, что мы родились в смерти. Я думаю, что мы должны приготовиться и ждать, когда придет время".

На этом совете было принято восемь решений и девятое.

Первое — что люди отныне пробудившиеся, и что они бессмертны.

Второе — что эта планета — Приток другой, но что искать способы попасть в материнский поток запрещено. По этой причине планета будет называться Канал, ведь таково название реки, которая отделяется от материнского русла и никогда не возвращается.

Третье — что пробудившиеся должны рождаться в живых и машинных утробах, но только после осторожного прогноза относительно населения и экологии, и только под надзором тех, кто знает благую технологию; ведь каждый новый ребенок будет бессмертным.

Четвертое — что сведущих в благой технологии будут прославлять и слушаться, чтобы эв-технология сохранилась. Они станут эвтеками.

Пятое — что женщины должны заботиться о мужчинах и иных, и защищать их до тех пор, пока их не родится больше.

Шестое — что пробудившиеся должны познать и полюбить космос.

Седьмое — что пробудившиеся были созданы по договору между Светом и Тьмой, но договор был исполнен, и никакие другие долги не будут взысканы, за исключением долга по Второму решению — оставаться на Канале.

Восьмое — что пробудившиеся цельные сами по себе и существуют в равновесии с миром.

Девятое — что голосования не будет, но вместо этого Алис Ли будет признана королевой. Прежде всего она она объявила о том, что среди пробудившихся не место тайнам.

Ведь Алис знала про тайную встречу с Марой. И хотя эта встреча не пробуждала в ней ни ревности, ни страха, Алис помнила про нее, как про искру, которая может разгореться.

ФИДЕИЦИД I

В те дни у пробудившихся было много приключений. Охотники и разведчики исследовали очертания планеты, моряки составляли карты рисунка рек и периметра морей, а астрономы наблюдали за движением звезд по небу. В ту эпоху правила королева Алис Ли, которая создала сельское хозяйство и сохранила эвтехнологию, которую расшифровала в Корабле-шпиле.

Но в лесах оставалось много племен охотниц, которые предпочитали свободу от уюта и долга усердному накоплению излишков в городе. Среди этих племен жила Мара с братом — его имя по возвращении стало "Ульдрен" — и Осаной, их матерью. Говорят, что Осана занималась переговорами, а ее сын сообщал ей новости о других племенах, ведь он был знаменитый разведчик и охотник. Мара жила одна на вершине горы.

Племена лесов и моря верили, что пробудившиеся были созданы в результате конфликта между противоборствующими силами, и что когда-нибудь это конфликт придется разрешить. Это были эккалеисты — они учили, что пробудившиеся в долгу перед космосом.

Однако города жили под властью королевы по Седьмому решению. Там жители говорили, что пробудившиеся рождены в результате космического дара, с которым не связана ни ответственность, ни конец света. Это были жизнерадостные — они учили, что пробудившиеся так же стабильны, как и атом углерода.

Среди эккалеистов возвысилась женщина из восьмисот девяносто одного, которая называла себя Диасирм. Она пошла по городам, говоря: "Я обвиняю королеву в богоубийстве!" При расспросах она рассказала об основополагающем преступлении.

"Алис Ли первой пробудилась на этой планете", — так проповедовала Диасирм. "Она выбрала условия нашего существования. Мы могли бы стать богами и не знать ни нужды, ни страданий. Но Алис Ли выбрала для нас облик смертных. Наша королева виновна в том, что мы испытываем боль! Королева убила всех наших нерожденных богов!"

При мысли о том, что Королева-Без-Тайн сохранила самую страшную тайну, горожане-жизнерадостные сильно встревожились. Так началась Война теодицеи.

ФИДЕИЦИД II

— Все должно было быть не так, — шепчет Алис Ли, когда глубоко под Кораблем-шпилем похоронные баржи на Озере листьев вспыхивают магниевым белым огнем. Летний ветер приносит голоса паладинов. Сперва хорал, затем отдельные строки плачей, которые поют возлюбленные и близкие друзья. Они отпевают своих погибших товарищей. Один из 891 погиб сегодня, подстреленный лазером, синфазным бозонным оружием. Для ритуального сожжения почти ничего не осталось. Лазеры — одна из тех вредоносных технологий, которые, как казалось Алис, она заперла в сокровищницах Корабля-шпиля. Она вооружила ими нескольких своих паладинов, лишь немногих — женщин, которых она не хотела потерять...

Мысль о том, что одна из них могла перейти на сторону Диасирм, разбивает ей сердце.

— Все должно было быть не так, — повторяет Алис. Уже почти пятьдесят лет рядом с ней не было доверенного человека. Она ни с кем не может поделиться своими сомнениями. — Клянусь, так не должно было быть.

— Знаю, — отвечает Мара. Эвтеки нашли ее и забрали ее с помощью летательного аппарата вертикального взлета, который до войны Алис использовала только в качестве "скорой помощи".

— Наша задача состояла в том, чтобы доставить людей на новую планету. — Алис расхаживает по деревянному настилу, закрепленного у шлюза Корабля-шпиля, почти в километре над озером. — Построить общество на принципах равенства, знаний и мира. Мара, у меня есть хартия. Она помнит то, что забыла я. Мы не должны были покидать наши тела, или сиять, словно звезды, или... или... — Она разочарованно стонет и вцепляется в перила. — Или обладать тем, чего, по мнению Диасирм, я их лишила.

— Она считает, что ты лишила их даже возможности представить себе божественность.

Алис сурово смотрит на женщину. — Мара, это ты начала?

— У всего на свете есть несколько начал, — отвечает Мара.

— Она пришла на твою гору и спросила о том, что я сделала? Ты ответила ей? Поэтому она так убеждена, что я... — она сглатывает горечь слов своего врага, "...поработила ее, сделав простым человеком"?

— Мне ничего не нужно было ей говорить, — ответила Мара. Горячий ветер треплет ее белые волосы. Чуть к северу скачет стадо черных лошадей. Все они рождены из утроб Корабля-шпиля. За ними гонится длинноногая охотница и ее колли. — У тебя слишком мало тайн, королева. Возможно, Диасирм открыла один из твоих текстов и прочла историю, которую ты рассказываешь. "Мы родились, когда огромный корабль упал на жемчужину расколотого пространства. Я пробудилась первой, а затем придала потенциалу пустоты понятную мне форму"... Кто может прочитать это и не услышать надменный тон?

Алис знала, что Мара может это сказать. Алис также думала, что Мара может попытаться столкнуть ее с балкона, но теперь она понимает, что это глупый страх. Мара — не Диасирм; Мара понимает, как немыслимо ценен каждый пробудившийся.

— Почему ты так любишь ложь? — спрашивает она у Мары.

— Не ложь. — В глазах Мары вспыхивает бледный огонь. Вокруг них — фиолетовое сияние. — Тайны. Даже если бы все обладали одной единственной истиной, каждый разум бы создал свою версию этой истины. Мы произносим эти истины второго порядка и, словно цветы из разных семян, они борются за свет — за наше внимание. Постепенно остаются только самые стойкие и соблазнительные варианты. И они далеко не всегда самые истинные. Так что лучше хранить тайны, королева. Лучше создать великую тайну и тем самым уморить цветы, прежде чем они успели вырасти. Вот какой королевой была бы я.

Внизу, в кратере, созданном носом — "грибом" Корабля-шпиля, сверкает Озеро листьев. Похоронные лодки, одна за другой, покидают его.

— Я хочу прекратить эту войну, — говорит Алис Ли второй пробудившейся. Я хочу начать переговоры о мире. Мне нужна помощь твоей матери. Что ты попросишь взамен?

Мара благосклонно улыбается и наклоняет голову. — Ничего, только исполнить одно желание в будущем.

ФИДЕИЦИД III

Уничтожить планету одним выстрелом или проткнуть вечность клинком; увидеть, как гниют твои сестры и плоды их трудов: смерть бессмертного — напрасная трата бесконечного потенциала во всем, чем он мог бы стать. Горе бессмертного и чувство вины, если ими пренебречь, никогда не угаснут. Так те, кто участвовал в Войне теодицеи, поняли, что они совершили немыслимо злое дело. Однако они не могли возложить ответственность на себя и поэтому в гневе восстали против тех, кто дал к этому повод — или заточив их в смертные тела, или пролив кровь в отместку за причиненную обиду. Они воевали, вооружившись копьями и луками, ножами и скальпелями, старыми машинами и новыми изобретениями. Сторонники Диасирм вечно призывали к свержению королевы Алис Ли.

В лагерь Диасирм пришла Осана, мать Мары, славившаяся умением вести переговоры об оспариваемых землях. Она пришла со своим сыном Ульдреном, который пришелся бы ко двору в любом лагере благодаря своей красоте и царственному орловорону, который сидел на его плече.

— Я пришла от Мары, — сказала Осана, — сердце которой застыло в груди. Если ты прекратишь кровопролитие, она поведает тебе любую тайну.

Ульдрен, со своей стороны, обошел воинов Диасирм, распространяя тревожные вести о знании Мары. Он говорил так: "Мара помнит, как королева вывела нас из хаоса и спасла от двойной слепоты тьмы и света. Мара знает, что скрывает королева. Мара видела, что наши души неспокойны, она видела бой, в котором мы были рождены. С таким пороком мы никогда бы не стали богами! Но из этого раскола появились мы. Ведь как все живое появляется из градиента энергии, как жизнь в Прежнем Мире появилась из смешения горячей, богатой протонами воды потоков и холодной морской водой, так и мы родились из линии на границе Света и Тьмы. Мы — дрожь от того столкновения. Этот раскол будет вечно направлять нас".

Услышав эту новую ересь, эккалеисты пришли в восторг и рассеялись по всем сторонам света, говоря всем: "Мы — продукт могучей машины!" Мы никогда не смогли бы стать богами! Мы, словно алмазы, были рождены под давлением. Мы, словно алмазы, обладаем недостатками.

А Осана тем временем говорила с Диасирм, которая тоже горевала о пролитой крови и мечтала удалиться от мира и искать успокоения. "Нет такого вергельда, который можно было бы уплатить за убийство бессмертного", — сказала ей Осана. "Ты должна стать учительницей или повивальной бабкой, и посвятить себя улучшению жизни новых существ".

Но Диасирм мечтала о тайном знании и поэтому разыскала Мару на вершине горы. Там она и исчезла. Если после этого она и появилась снова, то уже не под именем "Диасирм".

Когда воцарился мир, королева Ли еще какое-то время правила пробудившимися. Однако чувство вины за войну так давило на нее, что после эры мира и прогресса она отреклась от престола в пользу новой королевы.

НАУКА О ЕРЕСЯХ

Некая женщина живет одна на лесистых холмах над Пустошами перьев. К северу от нее, в лабиринте ущелий и чистых, но страшно радиоактивных потоков, холмы уступают высоким, величественным горам, которые ведут друг с другом ожесточенную сейсмическую войну. Ведь Канал — молодая планета, и еще не все на ней свели счеты друг с другом. К югу находятся пустыня, куда лесные птицы, особенно попугаи, летят, чтобы умереть. Она живет здесь, потому что однажды она утратит бессмертие, и поэтому хочет узреть красоту достойной смерти.

На эти холмы поднимается мужчина со своей матерью. Мужчина двигается с привычной осторожностью. Но его мать устала идти, поэтому она садится на огромную дыню и рычит: "МАРААА!"

Навстречу заре взлетает фонтан из перепуганных птиц. Неподалеку женщина отрывает взгляд от искалеченной тушки молодого серого попугая и негромко отвечает: "Мама?"

В ту ночь Мара и Осана обсуждают, сидя у костра, как странно ощущается долгая разлука. А затем Мара, вращая фазанов на вертелах, говорит: "Брат, сегодня твой орел убил попугая".

— Он должен охотиться, — сдержанно отвечает Ульдрен. Ты же не откажешь ему в немногочисленных оставшихся у него удовольствиях?

— Ты принес его сюда умирать? — Мара хочет вскочить и обнять брата из жалости и уважения. У Ульдрена и раньше умирали хищники, но их смерть всегда заставляла его горевать и кипеть от ярости. Но теперь он смирился с тем, что должно произойти; из уважения к птице он дал ей выбрать, где и когда она хочет умереть.

— Да, — говорит Ульдрен, отворачиваясь. Ее гордость трогает его до слез. — Мама решила пойти со мной. Сила, мощная, словно тектоническая волна, рассекла сердце Мары надвое. Она хочет сесть рядом с матерью и все ей рассказать, но она боится того, что может сказать Осана. — Что привело тебя в мой маленький лагерь, мама?

— Ложь, — отвечает Осана. — Ложь и тайны. И девочка, которая не хотела быть моей дочерью и которая не знает, чем они отличаются.

— Я знаю, чем девочка отличается от дочери, — говорит Мара, делая вид, будто не поняла. На противне шипит стекающий с золотистого мяса жир. У нее урчит в животе. — Твоя дочь принимает от тебя эстафетную палочку в конце гонки и живет так, как ты ее учила. Тебе бы это не понравилось, мама. Потому что тогда во всем была бы виновата ты и только ты.

— Верно, — вздыхает Осана, — но ты знаешь, о чем я.

Ульдрен переводит взгляд с одной на другую и хмурится. — Мама, что это?

— Это твоя сестра сейчас признается в том, что за всем этим стоит она. Верно, Мара?

Она снимает фазанов с вертелов и слизывает горячий жир с пальцев. Если она сейчас заговорит, то, возможно, завопит от ужаса. Что это значит — "за всем этим стоит она"? Может, Осана знает?

— Эккалеисты — ее творение, — говорит ее мать ее брату. — Диасирм была ее пешкой. Она позволила Войне теодицеи начаться, так как боялась, что нам будет здесь слишком уютно — и для того, чтобы королева Алис обращалась к ней за помощью. Мара не может позволить себе быть самым радикальным инакомыслящим. Она должна казаться умеренной — только тогда ее идеи будут процветать. Верно, Мара?

Мара упирается рукой в теплую землю, чтобы не упасть от облегчения. Мать ничего не знает. — Отрезать вам по куску? — спрашивает она, держа фрактальный нож лезвием вниз. На лице Ульдрена появляется это особое выражение. Он знает, что Мара никогда не отвечает на его вопросы напрямую; уходя от ответа, она намекает, что этот вопрос должен задать он. — Выглядит аппетитно. Но мама действительно пробудила во мне любопытство. Почему ты всегда жила вдали от всех нас, Мара? Про вершину горы я понимаю. Тебе нужно было изучать новое звездное небо. Но теперь-то почему? Зачем жить в лесу, словно... отшельник? Еретик?

По той же причине, по которой она жила на корпусе. По той же причине, по которой Ульдрен никогда не должен понять ее. Она обретает силу, устраняясь от жалкой политики временных властей, силу, которая разоблачает правителей, показывая их обычными и склочными людьми. У пробудившихся есть королева, потому что королева может быть таинственной.

— Я помню тот день, когда я родилась, — говорит она. — А ты, брат?

Он отстраняется, увидев ее взгляд. Он помнит "Ян Ливэй" и трос, ведущий в пустоту. Он помнит, как гравитация растягивала их, разрывая плоть на полосы. Он помнит правду, знать которую не разрешено даже Алис Ли; Мара видит этот жуткий момент, циклическое откровение, когда он думает о ее преступлении, позволяет ему, словно вертелу, пронзить его, и снова глубоко хоронит его.

Осана берет свою порцию мяса и опускает его в миску со сладкими, жареными орехами, которые приготовила ее дочь. Из-за гор появляются звезды, и слышно пение птиц. — Хорошее место, — говорит она. — Эта планета. Не знаю, что ты помнишь о нашей прошлой жизни, Мара... Но она не могла быть столь же хорошей.

— Нет, — отвечает Мара. — Но вы оба были со мной. Надеюсь так будет всегда.

— Всегда, — обещает ее брат.

— Ешьте досыта. — Мара хлопает в ладоши и встает. — Завтра мы отправимся в путь.

— Куда? — спрашивает ее мать.

— У меня есть звездные карты, которыми я хочу поделиться. — И ереси, которыми нужно заняться. И новый орловорон, которого нужно найти для страдающего брата.

ВЛАСТИТЕЛЬНИЦА I

В последние дни правления королевы ее власть ослабла, и Каналом правили ученые, которые отправляли своих рыцарей выполнять безумные задания, чтобы испытать логичность реального мира. Это были Генсимские книжники, которые вели свое происхождение от Келды Вадж, Всеобщей учительницы. Но на самом деле они были потомками бродячих сказителей, которые путешествовали над огромными солончаками на шумных летучих лодках. Так они восхваляли планету:

Вода здесь сладкая, и здесь нет никаких ядов. Климат умеренный. Большие кошки с широкими лапами бродят по лугам, а по берегам расхаживают блестящие голубые фламинго. Воздух плотный и теплый, подходящий для полета, а у ветра вкус леса. Ни одна заря не была такой же прекрасной, как заря над солончаками, и ни один закат не заставлял женщин плакать так же, как закат в Хризеиадах. По морям плавают корсары, и там где они нападают не на друг друга, а на грузовые суда, они помогают жертвам и снабжают их знаниями, в зависимости от того, насколько упорной была погоня. Все любят истории о юношах и девушках, которые прыгают на корабль корсаров и отправляются навстречу приключениям! Все любят также террасные фермы Андалаев, гор таких высоких и богатых радиоактивными материалами, что они с каждым годом уходят все глубже в кору. Но более всего мы любим делящиеся вещества, которые привели нас к власти в мире, лишенном нефтехимикатов. Пусть они простят нас за все ужасные истории, которые мы рассказываем в их честь. Пусть они, в частности, простят нас за красочные истории о реакторе с расплавившимся свинцом, и о двенадцати, которых проткнули их управляющие стержни, и о Черном Ядре Реактора.

Радостная Истина состоит в том, что эту планету мы получили благодаря безусловному милосердию великих сил, и что теперь мы забудем, что такое страх.

Однако хронисты также писали о своем недовольстве Марой и Ульдреном, которые, по слухам, единственные из восемьсот девяносто одного видели творение со стороны. Эти двое бродили по земле добывая знания из знамений и пророчеств, и все эккалеисты, оставшиеся с древних времен шептали, что скоро наступит судный день — день, когда пробудившихся призовут уплатить свой долг.

А теперь при дворе одного из хронистов появилась женщина невероятного роста и исполненная огненной ярости. Она была вооружена луком, надеть тетиву на который она могла, только навалившись на него всем телом. — Я Сйор Эйдо, — сказала женщина. — И я обвиняю Мару в убийстве моей госпожи Диасирм. К моему седлу приторочено оружие, в котором осталась только одна смерть. Отведите меня к Маре, и я доставлю эту смерть.

Хронисты посовещались и сказали друг другу, что это гнусное убийство может предотвратить новую Войну теодицеи. Поэтому они сообщили Сйор Эйдо все, что поможет ей выследить Мару.

ВЛАСТИТЕЛЬНИЦА II

Народ Канала осторожно повышал свою численность. Радостно и неотступно он повышал свое качество. Те, кто не умирает, столь же уступчивые и страстные, как молодежь, столь же закаленные и стойкие, как взрослые, и столь же мудрые и смиренные, как старики.

Но пробудившихся, как всегда, тревожила мысль о смерти. Им было легко представить более старую и суровую планету, чем Канал, планету, плотно населенную конкурентами, где медленно меняющиеся и роскошно живущие пробудившиеся окажутся беспомощными по сравнением с быстро размножающимися и быстро адаптирующимися к новым условиям противниками.

Почему пробудившиеся были избавлены от смерти? Может, это, как учили жизнерадостные — награда за храбрость и верность в прошлой жизни? Или же правы эккалеисты? Может, все дары Канала, все яркие звезды на небе, все годы жизни пробудившихся — это форма трусости? Может, в центре души пробудившихся не состоялась какая-то битва? Может, не оплачен какой-то долг?

Королева Нгуя Пин одолела Генсимских книжников и восстановила монархию. Это удалось ей после знаменательного визита, который нанесла ей в день летнего солнцестояния женщина в капюшоне и маске. Кое-кто поговаривал, что это была Мара Сов, а другие — что давно пропавшая Диасирм. Девяносто девять лет (фигура речи, обозначающая длительное время) королева обладала авторитетом только в области искусства и духовных дел. Однако королева Нгуя Пин объявила о том, что теперь является убежденным эккалеистом, что она возглавит попытки выявить долг, который пробудившиеся должны уплатить космосу. Пришло время заняться осуществлением заветной мечты пробудившихся: покорить космос и узнать истинную форму и возраст вселенной.

При дворе королевы Генсимские книжники смогли отбросить гордость и вести себя как равные с равными. Вскоре величайшие инженеры планеты собрались при дворе королевы, и там они получили все необходимые им богатства и ресурсы. Огромные потоки людей потекли во дворец. Мужчины и женщины до глубокой ночи спорили о реактивных самолетах и апоапсидах, а поутру бормотали за чашкой густого черного кофе о метрических тензорах и космической микроволновой анизотропии.

На этот праздник идей прибыла Сйор Эйдо — она искала женщину, которая обратила королеву Пин в эккалеизм. Сйор кипела от ярости, ведь бессмертное существо может вечно взращивать в себе семя мести.

Сйор Эйдо вычислила среди собравшихся при дворе королевы Мару Сов в чужом обличье. Она последовала за женщиной в капюшоне в ее лабораторию и стала следить за тем, как Мара паяет самодельный болометр, чтобы искать следы древних гравитационных волн. Красота и изящество Мары только усилили ярость и боль Сйор Эйдо. И, наконец, из самого сердца Эйдо вырвался крик. — Мара Сов! — воскликнула она и бросила свой лазер между ними. — Я не могу жить, пока жива ты, но я не в силах убить тебя. Я вызываю тебя на поединок. Я буду драться до смерти с твоим самым возлюбленным спутником и оставлю тебя навеки искалеченной, или погибну.

Мара не могла отклонить такой вызов. Она призвала Ульдрена и, с безжалостностью, которая ее уже не пугала, сообщила ему, что он вместо нее сойдется в смертельном бою со Сйор Эйдо.

— Мы не можем поставить все на исход одного поединка, — сказал Ульдрен мстительнице. — Слишком многое будет зависеть от случая. Такие старые обиды нужно испытывать как следует. Предлагаю сражаться на ножах, на винтовках и на истребителях пятого поколения.

Сйор Эйдо приняла эти условия.

ВЛАСТИТЕЛЬНИЦА III

Случилось так, что Эсила, дочь Силы, узнала запах Сйор Эйдо, ведь запах запоминается лучше всего. Эсила рассказала королеве Нгуе Пин о том, что при ее дворе находится героиня древних времен. И пока королева Пин раздумывала о том, как оказать почести гостье — и кипела от ярости из-за необъявленного визита Сйор — шпион сообщил о намерениях Сйор Эйдо Генсимским книжникам.

Многих книжников обеспокоила эта новость, ведь они подтолкнули Сйор Эйдо к убийству Мары Сов. Если Сйор Эйдо убьет гостя королевы с разрешения книжников, начнется новая война, и мечте Пробудившихся о космосе не суждено будет сбыться. Историков призвали ко двору и одарили их букетами ароматных цветов и деньгами, чтобы они рассказали о Сйор Эйдо. — Она была одной из паладинов королевы Алис Ли, но еще и эккалеистом. Она верила в то, что однажды мы заплатим за дар пробуждения.

— Осмелиться ли она пойти против воли королевы и убить ее гостя? — спросили книжники.

— О, несомненно, — со смехом ответили историки. — Она наводила ужас на всех.

Книжники стали готовиться к бегству со двора королевы; они предвидели, что в победе Сйор Эйдо обвинят их. Чувствуя неопределенность, многие крупные подрядчики и поставщики вышли из космической программы. Королева обвинила Генсимские книжников в эгоизме и вероломстве. Эккалеисты разгневались на жизнерадостных, которые лишили их мечты о полете. И снова род воевал с родом, сестра с братом, муж с женой. Весь мир стиснул кулаки.

Тем временем, Сйор Эйдо и Ульдрен встретились на сетке, сплетенной из лиан, над прудом с тяжелой водой. Когда они заняли свои места, снизу их осветило сияние королевских реакторов. На Ульдрене был белый керамический нагрудник поверх черного шелкового костюма с кисточками. В руках он держал фрактальный нож, режущая кромка которого была почти втрое длиннее лезвия. Сйор Эйдо сражалась в облегающей сине-серой броне паладина, на груди которой была изображена Звезда восьми эдиктов.

Прежде чем они начали, Сйор Эйдо оторвала легкую занавеску, отделявшую уголок садовника, и посмотрела на Мару Сов. — Боишься? — шепнула она, ощущая ненависть и благоговение. — Потеешь? Задыхаешься?

Мара прижала свою ладонь к лицевому щитку Сйор, но не оставила на нем следа. Она прижала руку Сйор к своему сердцу, чтобы та почувствовала спокойный пульс и ровное дыхание. — Тебе на него плевать? — настаивала Сйор. — Если я искалечу его, это ничего не будет значить для тебя?

— Ты задаешь правильные вопросы, — ответила Мара, — но не тому человеку.

Тогда Сйор поняла, что будет сражаться с человеком, который всегда выражал свою любовь через потери и муки.

Она поклонилась Ульдрену и достала нож. Ульдрен издевательски поклонился ей. Они сражались на сетке из лиан, медленно двигались по спирали, словно пауки, ожидая, когда паутина под ними подаст сигнал об уязвимости противника. Затем — выпад, столкновение, расплывающиеся в воздухе клинки: прямые удары Сйор, словно в драке на тюремном дворе, против обманчивой театральности Ульдрена. Суть боя на ножах заключается в резком срыве дистанции, но ни один не собирался приближаться к противнику, входить в клинч, обмениваться бешеными выпадами, которые убили бы обоих.

Ульдрен начал рубить лианы, чтобы Сйор Эйдо оступилась. В ответ Сйор Эйдо бросилась на него, стремясь вывести его из равновесия. Наконец, они вместе упали в пруд с охладителем. Бой завершился вничью, но он был всего лишь первым из трех.

ВЛАСТИТЕЛЬНИЦА IV

Затем падший паладин и охотник выбрали винтовки и отправились в муссонные джунгли, чтобы выслеживать друг друга. Сйор Эйдо выбрала "Тигриная ярость" 11х90мм с системой наведения и инерционным сборником. Ульдрен выбрал бесшумный игольчатый карабин с боеприпасами, отравленными ядом улиток. Шесть недель они охотились друг на друга, а политическая обстановка, тем временем, продолжала ухудшаться. Он был более опытным охотником, действовал более скрытно и лучше чувствовал себя в глуши, но Сйор Эйдо была более опытным бойцом. Она не уважала джунгли, но знала, как их использовать. Она приводила животных в ярость, стреляя в них и разрушая их среду обитания. Попугаи и вороны предупреждали друг друга о подкрадывающемся Ульдрене, а разъяренные хищники заставляли его сойти с тщательно разведанных троп. Сйор Эйдо застигла его у рифтового озера и подстрелила, когда он пытался по нему перебраться. Рана не была смертельной, ведь вода замедлила пулю, но раунд все равно остался за Сйор.

— На карту поставлена твоя жизнь, — предупредила Мара брата. — Если проиграешь последний раунд, то...

— Я что, тупой? — зарычал он. Рана страшно мучила его, но он не рискнул принять что-то кроме слабого обезболивающего. — Не мешай мне работать, сестра.

Теперь они должны были встретиться на истребителях над Андалаями. Если кто-то из них покинет зону боя, под сиденьем пилота взорвется заряд. Поскольку для поединка была выбрана небольшая территория, Сйор выбрала юркий тактический истребитель "Горностай" и универсальные ракеты с самонаведением.

— Где мы возьмем эти самолеты? — резко спросил Ульдрен. — Как могу быть уверен в надежности оборудования?

Сйор Эйдо объяснила ему, что один из Генсимских книжников предоставит самолеты и оружие из своих личных запасов. — Ну хорошо, — фыркнул Ульдрен. — И у нас будет доступ ко всему оружию, которое можно установить на эти машины?

— Конечно, — ответила Сйор. — То что мы добыть не можем, будет заменено на обучающие симуляторы. — Она была уверена в том, что рана выведет Ульдрена из строя.

— Тогда я полечу на "Дротике", — сказал Ульдрен. Этот древний перехватчик отличался ужасным управлением боевыми системами, отвратительной маневренностью и примитивным вооружением.

— На "Дротике"? — усмехнулась Сйор. — С базовым комплектом вооружения? Думаешь одолеть меня с помощью примитивных ракет и пушки?

— Еще как. Ты принимаешь эти условия? — буркнул Ульдрен. Она их приняла.

Солнечным зимним утром соперники поднялись в небо. Проверив уровень топлива, телеметрию и осмотрев местность, они повернули друг к другу на расстоянии в сто километров. Сйор Эйдо спустилась к поверхности планеты, зная, что радар Ульдрена с трудом отличит ее от рельефа. Ульдрен сразу бросился в атаку.

На дистанции восемьдесят километров Ульдрен вышел на связь по рации. — "Лиса-3". Убита. Бой окончен. Сйор презрительно усмехнулась и приготовилась набрать высоту и стремительно атаковать, когда на обучающей панели "Горностая" замигало сообщение "УБИТ". Она забыла что семьдесят лет назад, когда "Дротик" еще был в строю, в комплекте вооружения была неуправляемая ядерная ракета типа "воздух-воздух". В симуляторе Ульдрен убил ее и все живое в радиусе нескольких километров.

На взлетной полосе Сйор Эйдо отшвырнула свой шлем и парашют, и встала на колени перед Марой Сов. — Моя госпожа, — сказала она, — поскольку поединок с твоим братом завершился вничью, то моя судьба в твоих руках. Будь снисходительнее ко мне, чем к моей повелительнице Диасирм.

— Встань, Сйор Эйдо, — ответила Мара. — Давай отправимся покорять звезды.

ВЛАСТИТЕЛЬНИЦА V

Инфразвуковой рев твердотопливных ракетных ускорителей переходит черту, разделяющую шум и движение. Услышать его — значит почувствовать, а почувствовать — значит вспомнить, что ты не твердотельная сущность, а мешок с жидкостью. Мембраны и градиенты, растворы и пленки: тело объединяет в себе разные составляющие. Мара думает об этом, наблюдая за тем, как ракетоноситель сбрасывает ускорители и летит прочь, сквозь облака. Пробудившиеся могли бы стать ангелами. Но стали существами из плоти и крови.

— Вот и все. — Королева Нгуя Пин поднимается со своего портативного трона и становится на две головы выше Мары. — Выбирай замену. Моя работа завершена, и больше я не собираюсь это терпеть.

Мара улыбается ей. — Разве работа королевы может быть завершена?

— О, не оскорбляй меня, — усмехается королева Пин. Она стряхивает с брюк принесенную ветром пыльцу: во время запусков горячий ветер налетел на весенние деревья. — Ты использовала меня для достижения своих целей — и в науке, и в политике. С моей помощью ты закатала книжников в маленький аккуратный свиток. Мара, я потворствовала тебе ради блага монархии, а не потому, что я глупа. Я не знаю, что тебе нужно, и почему ты так стремишься поддерживать в пробудившихся тревогу и неудовлетворенность. Я не знаю, как ты манипулируешь общественным мнением. Но когда я отрекусь от трона, то найду Алис Ли, где бы она ни была, и задам ей целый ряд вопросов. Мне очень хочется получить на них ответы.

— Ты была замечательной королевой, — говорит Мара. — Никто не сможет заменить тебя. При этом она уже думает про Девну Тэл, которая никогда не входила в число книжников. Ее коронация станет серьезным ударом по их амбициям.

Сйор Эйдо встречает ее у корабля. — Нам нужна новая королева, — говорит ей Мара, запрыгивая на пандус. — Что слышно про спутник?

— Все еще движется к точке Лагранжа. Что ты сделала с Нгуей?

— Боюсь, что развернула перед ней слишком широкую картину. Так же как этот спутник поможет пробудившимся увидеть мир так, как его видит Мара. Она с улыбкой помогает своей телохранительнице забраться на пандус. Сйор делает вид, что нуждается в помощи Мары. — Ульдрен уже должен быть на земле в Камарине. Когда он закончит, мы получим "добро" на покупку того интерферометра.

В небе зажглись новые звезды. Их поместила туда Мара. Огромные телескопы с распределенными матрицами движутся по орбите вокруг холодного солнца Канала; сенсоры гравитационных волн и детекторы древних нейтрино ползают по поверхности. С помощью подставных компаний и сомнительных инвесторов она открыла свою планету, словно огромный глаз, и навела ее на небо. В течение последних десятилетий Сйор Эйдо выступала вместо нее на публике, а брат занимался силовыми операциями. Дни подковерных игр при дворе королевы давно позади: поддержка Мары со стороны Сйор Эйдо сделала Мару символом эккалеизма и позволила ей шантажировать всех Генсимских книжников, которые еще оставались у власти.

Однако ей еще никогда не было так одиноко и тревожно. Мать сказала ей, что она, Мара, слишком часто пользуется своим влиянием на Ульдрена. Что она должна это прекратить, иначе ее мать отвернется от нее.

— Мара? — спрашивает Сйор, заметив какое-то странное выражение на ее лице. Она прекрасно знает Мару, и сразу меняет тон с сочувственного на деловой. — Что, по-твоему, мы найдем с помощью спутника?

— Доказательства того, что нам пора уходить, — отвечает Мара. — Доказательства того, что я знала с самого начала.

Сйор задумчиво хмурится. Она, как и большинство из 891, мало что помнит о том, что было до пробуждения. Но то немногое, что все же помнит, тревожит ее. — Нам пора уходить...

Турбины корабля разгоняются, а затем переходят на неслышную, словно шепот, крейсерскую скорость. Сйор пристегивается в кресле напротив Мары. Импульсивно Мара сдвигается в сторону, освобождая место рядом с собой на скамье. Сйор удивленно смотрит на нее.

— Ничего не говори, — предупреждает ее Мара. — Ни слова. Так они и летят — в молчании, но не в одиночестве.

КАТАБАСИС

Мара смотрит в камеру и надеется, что пылающий взор скажет все за нее.

Они готовы служить ей — миллионы жителей Канала, ее пробудившиеся. Она разбудила их любопытство с помощью тридцати лет тщательного анализа. Когда они смотрят в ночное небо, то видят звезды ее обсерваторий среди полосок жилых комплексов, похожие на веретена орбитальные заводы, огромные противовесы лифтов, огненные дороги потоков материи.

— Позвольте мне рассказать о нашей планете, — говорит она.

Она сообщает факты о тектоники и об атмосфере, о воде и о климате; параметры солнца, которое кормит их. — В прошлом году не умер ни один младенец. Ни один ребенок не остался голодным. Ни один подросток не остался неграмотным, никто не болел, если болезнь можно было вылечить. Мы давно превзошли уровень знаний, добытых эвтеками в Корабле-шпиле. Однако мы росли осторожно и чисто. Мы избежали загрязнения окружающей среды, ликвидировали чуму и выбрали мир. Вредоносное оружие не применялось уже несколько столетий. Атомное оружие мы демонтировали, чтобы никто не смог им воспользоваться. Мы — наш собственный триумф.

Она решила не использовать графику и театральные приемы. Ей хочется, чтобы они запомнили ее лицо.

— Про самих себя вы знаете, — говорит она. — Позвольте мне рассказать про ваш космос. Мы живем в пространственно бесконечной, изотропной вселенной, возраст которой — 12,1 миллиарда лет. Ее металличность идеально подходит для жизни и распространения технологичных цивилизаций. Со временем расстояние между всеми точками вселенной уменьшится до нуля, и космос превратится в сингулярность, возродившись в пламени. Здесь не будет конца вечности.

Она делает паузу. Она ждет. Там ждет целый мир, он умоляет ответить на вопрос.

Наша планета — это дар. И мы должны от него отказаться.

Они — пробудившиеся. Они обожают тайны. Они будут ждать, чтобы она все объяснила.

Мы обнаружили последовательность, которую в нашей вселенной оставил ее предок: отпечаток изначальных условий, в которых появилась жизнь. Эта информация позволила нам подтвердить самый древний миф пробудившихся. Наша вселенная — подмножество другой. Мы живем внутри сингулярности, внутри узла пространства-времени, которая движется по орбите вокруг звезды в другом мире.

Обычный релятивизм полагает, что время за пределами горизонта событий движется быстрее, по сравнению с показаниями часов внутри него, однако наша вселенная находится в особых отношениях со своей матерью. Для нас на Канале прошли тысячи лет. А снаружи? Максимум — несколько веков. Мы — быстрый водоворот в тихой реке.

Эти идеи, возможно, не удивят вас после нескольких столетий теоретических и философских изысканий. Но мы расшифровали новые данные из космических микроволн и сигналы нейтрино. Мы обнаружили голоса... сигнал бедствия. Они говорят о храбрости, о войне и о потере.

Мы не всегда были бессмертными. Мы получили эту утопию не потому, что заключили договор с космической силой, или достигли просветления. Мы — беженцы. Мы бежали от апокалиптического столкновения между цивилизацией наших предков и неким агрессором. — Она опускает взгляд. — Сигналы, которые мы получили, говорят о том, что наши предки были на грани поражения. Возможно, истребления.

Пришло время нам взять на себя этот долг. Канал — убежище, а не наследство, база, на которой можно собрать силы, а не сад, за которым нужно ухаживать. Я прошу вас, пробудившиеся, помочь мне выполнить самую сложную и самую достойную задачу, с которой мы когда-либо сталкивались. Мы должны покинуть наш рай, вернуться в мир наших предков и продолжить их работу. Если кто-то из них выжил, мы должны предложить им нашу помощь. Мы должны поделиться с ними нашей силой, если у них есть враги. Мы должны вернуться на войну, с которой мы бежали, и вступить в бой с нашими врагами там.

Она заставляет их выждать, а затем выкладывает последний аргумент. Кроме того, мы выяснили, что наше неотъемлемое право, наше бессмертие, связано с фундаментальными свойствами этой вселенной. Как только мы покинем ее, мы снова начнем стареть. Со временем мы все умрем.

Присоединитесь ли вы ко мне, пробудившиеся? Ответите ли вы на мой зов? Все что я предлагаю вам — тяготы и смерть. Все о чем я прошу — это все, что вы можете дать. Но вы увидите свет древних звезд. Вы окажетесь в более глубокой тьме, чем та, которая есть на этой планете.

БЛИЗОСТЬ I

— Ты дьявол, — шепчет Алис Ли. — Я помню... на одном из древних языков "Мара" означает "смерть".

Часом раньше. Корабль Мары вежливо приземляется в двух километрах от Жемчужных рощ. Она выглядывает наружу и видит лабиринты каналов, приливный водоем и древние серебристо-белые здания за ними. На отмелях блестят двухтонные устрицы; их раковины инкрустированы минеральными включениями, словно драгоценными камнями. По узким белым берегам бродят чайки, поклевывая что-то. Мара поднимает черные юбки своего торжественного облачения и отправляется в долгий путь к жилищу Алис Ли, пристанищу бывших королев.

— Мара, — шепчет Ульдрен в ее микрофон на горле. — Не делай этого. По крайней мере, возьми с собой Сйор.

Но она должна это сделать, иначе ее замучает совесть.

Солнце нещадно палит. Она прячется под зонтиком, но жар собирается в складках ее одеяния, в подошвах ее туфель. Когда она прищуривается, ей кажется, что она видит на орбите сверкающие зерна ее флота: корпуса, построенные под надзором эвтеков по параметрам решительно пост-сознательного ИИ, который однажды отправится в путешествие между мирами. Теперь проект уже не остановить. Поздно, слишком поздно что-то менять. Особенно для Мары. Если точно, то менять что-то нужно было ровно двенадцать-запятая-один миллиардов лет назад.

Мара пинает ногой песок и ковыляет дальше.

К дому старой королевы она подходит в скверном настроении, но вид Алис Ли, которая сидит на крыльце с знававшим лучшие времена чайным сервизом, заставляет ее улыбнуться. — Спасибо, что позволила мне прийти, — говорит Мара.

— Спасибо, что пришла. Я боялась, что ты покинешь вселенную, не попрощавшись. Алис наливает ей чашку прохладного ежевичного чая. — Садись. Как королева Тэл?

— Она отказалась поддержать мою экспедицию, — признает Мара, садясь с поджатыми ногами на широкий деревянный шезлонг. Чай слишком сладкий, но такой восхитительно холодный. — Я уверена, что ты понимаешь, почему она так поступила.

— Ты про то, что она отказалась поддержать внезапное удаление десятков тысяч нитей из гобелена нашего общества? Какой сюрприз. — Алис критически оглядывает Мару с ног до головы, затем со вздохом откидывается на спинку шезлонга. — Один книжник как-то сказал мне, что утопия, по определению — это место, где счастье каждого человека необходимо для всех. Ты многих сделаешь несчастными, Мара. Из-за тебя жизнь всех ощутимо ухудшится. Не только тех, кого ты уговорила отправиться на верную смерть, но и тех, кто будет горевать об их отъезде, а также всех тех, кто пожалеет от нехватке рабочих рук и знаний, которые ты забрала с собой.

— Мои люди — добровольцы.

— Твоя мать сказала тебе, что, обладать определенной властью над людьми — это одно. Но отрицать, что ты ею пользуешься — совсем другое.

— Ты однажды сказала мне, — парирует Мара, — что я должна принимать во внимание, что являюсь для людей символом. И что если символ хороший, то я должна им быть. Я должна была поступить, как им требовалось. Я это сделала. Я старалась действовать как можно лучше.

— По-твоему, это лучшее из того, на что ты способна? — спрашивает Алис тщательно отрепетированным нейтральным тоном.

Мара молча пьет чай.

Старая королева ставит чашку на стол с такой силой, что от нее отлетает кусочек. Мара в шоке подпрыгивает: чайный сервиз — наследие Корабля-шпиля. Ее лицо застывает, а в голосе появляются древние властные ноты. — Мара. Я, по крайней мере, не глупее тебя. Признай это.

Я много лет готовила этот проект, — решительно отвечает Мара, но ей не хватает смелости, чтобы взглянуть в глаза Алис Ли. — Я взращивала верования эккалеистов, чтобы всегда существовали пробудившиеся, которым неуютно в раю. Те, кто испытывает чувство вины за дар пребывания на Канале. Люди, которые пойдут со мной.

— Знаю. — Алис накрывает своей ладонью ладонь Мары, и Мара едва не вздыхает от благодарности — за то, что ее видят, за то, что ее знают, и не испытывают к ней отвращения. Затем Алис с прежней силой прижимает ее ладонь к столу.

— Диасирм? — шипит Алис. — Война теодицеи? Все это подстроила ты?"

БЛИЗОСТЬ II

— Нет, — отвечает Мара, и это ложь, скрытая внутри правды.

— Ты понимаешь, что ты сделала? Ты понимаешь, во что это нам стало?

Она убедила десятки тысяч пробудившихся отказаться от своего бессмертия. Она лишила Канал бесконечно большого количества радости, дружбы, работы и открытий: всего, что могли достичь те, кто последуют за ней к другой планете. Когда ночами она лежит без сна, одолеваемая тревогами, она пытается оценить потери, но они слишком велики, они превращаются в бесформенное существо, которое гонится за ней по дорогам ее костей, словно скрип гравитационной волны.

— Некоторые бесконечности больше других, — говорит она своему бывшему капитану. — Я верю... что мы здесь не просто так, что есть способ исполнить наше предназначение.

— И скольким же ты готова пожертвовать? Матерью? Братом? Видишь ли ты в пробудившихся живых людей? Алис наклоняется через прижатую к столу ладонь — яростно, словно атакующая змея. Думаешь, мои люди рождены для того, чтобы умереть за тебя?

— Не за меня. Ради нашей цели. Ради нашей судьбы.

— За родину, которую мы бросили. Все это в хартии, Мара. В документе на Корабле-шпиле, который... — и даже Алис Ли переходит на шепот, говоря об одной из древних тайн, о ее воспоминании о творении, ...который определил... способ, которым я создала эту вселенную.

— Ты была первой, — признает Мара. — Первый и установил здесь правила.

Алис Ли отпускает ее руку и падает обратно на шезлонг. Зачем ты пришла сюда, Мара?

Чтобы наконец сказать тебе правду. — Попросить, чтобы ты исполнила мое желание, как и обещала.

— Наконец-то. — Алис вздыхает. — Ну что ж, я знала, что этот день настанет. Я буду рада сбросить с плеч этот груз. Ты просишь меня поддержать твою экспедицию, да? Первая королева говорит: "Идите с Марой; пробудитесь от этого сна и идите сражаться за свою родину". Верно?

— Нет, — отвечает Мара. Ей кажется, что ее сердце сейчас выскочит из груди, а ее внутренности сжимаются от ужаса. Невозможно хранить тайну в течение многих веков, словно хорошее вино, а затем открыть ее без каких-либо церемоний. — Я прошу у тебя прощения

Затем она объясняет правду. Она рассказывает Алис Ли о том, что сделала; о выборе, который сделала бы Алис Ли, если бы Мара не приняла решение первой. Это всего лишь дополнение к тому, о чем уже догадалась Алис.

Когда она закончила, у ее прежнего капитана трясутся губы. Дрожат руки. Меж стиснутых зубов прорывается плач. Самая старая женщина в мире вызывает в памяти все горе, которое она когда-либо чувствовала, и это все равно не соответствует преступлению Мары.

— Ты дьявол, — шепчет Алис Ли. — Я помню... на одном из древних языков "Мара" означает "смерть". О, это слишком идеально. Это слишком.

Она смеется. Мара закрывает глаза и ждет.

— Ты понимаешь, — говорит Алис Ли, тяжело дыша, — что это худшее из того, что ты сделала? Это хуже, чем украсть несколько тысяч людей из рая. Хуже, чем то чудовищу, от которого мы бежали, прежде чем стать пробудившимися...

— Прошу тебя, — умоляет Мара. — Пожалуйста, не говори так.

Алис Ли встает с шезлонга. — Я поддержу твой флот, — говорит она. — Я пущу в ход все свое влияние и связи, чтобы завершить строительство твоих кораблей и отправить их в полет. Тем самым я ускорю тот момент, когда ты покинешь эту планету. Я сделаю это из ненависти к тебе; я сделаю это, чтобы ты не воспользовалось всем, что мы создадим здесь, змея. Никакого прощения. Ты поняла меня? Такое невозможно простить. Уходи. Уходи!

— Я буду очень рада, если ты ничего не скажешь моей матери, — говорит Мара.

Алис Ли выплескивает на Мару ежевичный чай из кувшина и уходит в дом. Мара, мокрая и липкая, но несломленная, возвращается на корабль. Она оставила залитый чаем зонтик на крыльце, но когда она вспоминает о нем и оглядывается, его уже нет.

ПАЛИНГЕНЕЗ I

Мара вспоминает баньяны, раскинувшиеся над мелкими илистыми озерами планеты, которую она больше никогда не увидит. Управляющие команды в ее шлеме распознают образ и подают зашифрованную командную схему, которая она встроила в каждую систему своего флота. Она говорит по каналу управления полетом. — Полет. Подать сигнал на старт.

— Динамика полета. Перейти в режим полета.

— Навигация. Перейти в режим полета.

— Связь. Хорошее созвездие. Перейти в режим полета.

— Геодезия. Перейти в режим полета.

— БИО. Перейти в режим полета.

Пока системы управления докладывают о состоянии техники, Мара смотрит в космос синтетическим зрением своего сенсория. Корпуса кораблей поблескивают в бело-голубом свете звезды; каждый корабль — серебристый стручок, укрепленный структурными компонентами и закрытый коконом из резервуаров спектрально-адаптивной "умной" жидкости: теоретически этого должно хватить для того, чтобы пережить полет через сингулярность. Мара приказывает себе не вытягивать шею, но все равно это делает и зарабатывает себе ужасную судорогу, когда пытается высмотреть в небе Канал.

Вот он. Планета ее возрождения, она сияет синевой воды. Она прекрасна, окутана, словно гироскопом, двумя своими кольцами. Планета смеющихся корсаров, захватывающей лесной охоты, планета, где горы сияют от бледного черенковского излучения, планета губ, испачканных сладким ягодным согом, планета, где математические прозрения столь же чисты, как и звон родия. Она больше никогда ее не увидит.

Мара вспоминает свою мать. Она этого не хочет, но все равно вспоминает. И память ослепляет ее, надевает на нее намордник и затыкает ей уши, чтобы в последнюю ночь она слышала только голос Осаны. Они вместе, они навеселе, и вечер превратился в утро. Теперь они сидят рядом, мать и дочь, на маленькой ферме Осаны в тундре, и смотрят, как солнце поднимается над горами Хризеиадами.

— Я не поеду с тобой, — говорит Осана.

Мара так долго боялась этого ответа, что сейчас она только хихикает. Этого, конечно, не может быть. Это кошмар; один из тех снов, вызванных стрессом, в которых тебе отказывают все твои способности убеждать и манипулировать. — Конечно, мам, — говорит она. — У тебя же ферма и все такое. Еще?

— Нет, спасибо. — Осана щурится, глядя на зарю. Вокруг ее глаз собираются морщинки, неразборчивый шифр, в котором Мара не смогла разобраться даже за несколько столетий. От солнца на глаза наворачиваются слезы. — Тебе придется передать от меня привет Ульдрену. Со мной он не разговаривает.

— Что? — ахает Мара, словно это — настоящий шок, а не то, что она навсегда расстается с матерью. — Почему? 

— Потому что я уже сказала ему, что не поеду с тобой. Мне хорошо здесь.

— Мама, — говорит Мара, закипая от злости, — мне тоже здесь хорошо. Дело не в этом... — Через несколько часов разговор не столько заканчивается, сколько умирает, превратившись в фарш из эмоций. Никакого катарсиса. Никакого итога.

Снова в настоящем: — Орудия, — вызывает Ульдрен. Перейти в режим полета.

— Перейти в режим полета, — подтверждает Мара. — Отсчет пошел. До запуска 5 минут. — Прямо под носом ее корабля сфера из ультраплотной массы ждет момента обрушения и коллапса. На переход через червоточину будет всего несколько секунд, пока она не исчезла.

— Полет, сенсор, — вызывает Сйор Эйдо. — Аномальные окклюзии звездных полей, движутся в...

— Перехватить! — кричит Мара. — Это ракеты! Это должно было произойти. Кто-то должен был попытаться предотвратить старт. Кто-то добрый и чистый, словно паладин — тот, кто считает, что спасает десятки тысяч пробудившихся от безумия и смерти.

— Полет, динамика. — Отменяем задачу?

— Никак нет! — рявкает Мара. — Пошел обратный отсчет! — Орудия, уничтожить приближающиеся цели!

Сйор Эйдо рычит. — Они прорвутся, — говорит она. — Пять или шесть, по крайней мере.

— Ульдрен. — Мара открывает их личный канал, вспомнив его лицо. — Защищай свои врата с помощью пушек.

— Мара, мы потеряем корабли...

— Знаю. Действуй. — Мара открывает интерфейс управления вратами и отправляет изображение окровавленного шипа. Обратный отсчет мгновенно доходит до нуля. — Всем кораблям, мы немедленно переходим к запуску. Приготовиться к ускорению!

Она отдает приказ об экстренном запуске.

Сталь корпусов стонет под нагрузкой. Костюм Мары заполняется амортизирующим гелем. Она думает о лице матери, чтобы идеально запечатлеть его в памяти, и ее сенсорий тщетно пытается открыть канал связи с Осаной. Когда корабли погружаются в сингулярность, последнее, что видит Мара — это печальное сообщение об ошибке: "Нет подключения". Нет подключения. Нет подключения. Невозможно подключиться к Осане."

ПАЛИНГЕНЕЗ II

Здесь, в этом безвременье, в укрытии вечно разлетающегося космоса, мы словно оружие в складке плаща убийцы. Внутри вечность, а я выхожу наружу. Здесь наше место, в промежутке, в пространстве между мирами. Здесь истина раскрывается во всей полносте.

Идет война, и имя ей — существование. Есть два способа сражаться — мечом или бомбой.

Под мечом я имею в виду сражения испытанным и плотным оружием. Этот старый способ, и он нередко позволяет одержать победу, поскольку упрощает любой конфликт. Этот способ известен тем, кто изучает космос. Возьми любую его часть в любой момент времени, и ты увидишь острый край и скажешь: "Это — оружие".

Под бомбой я имею в ввиду сложный и алгоритмизированный способ, которому для атаки необходимы критические условия. Этот новый способ, и он позволяет одержать куда более хитрую победу. Этот способ известен тем, кто изучает самих себя. Возьми любой компонент бомбы отдельно, и ты скажешь: "Что это? Я не понимаю, зачем это нужно". Однако в нем заключена возможность огня.

Вселенную окружает бесчисленное множество пространств. В иерархии они могут находиться выше или ниже истинного мира, который является только самим собой Сейчас мы проходим через пространство аналогии, которое превратит то, что было субъектом, в объект. Сила, которой я обладала, противоположная стремлению матери к дружеским отношениям, будет реализована и воплощена.

Первым является осознание моего вектора, который в сердцах всех, кто следует за мной.

Второе — желание услышать мою речь, которые вошли в уши всех, кто следует за мной.

Третье — существование на грани, то есть внутреннее напряжение, которое ощущают все, кто следует за мной.

Мы произошли от человека и упали с небес. И во время падения мы были созданы заново. То что когда-то было нами, никогда не станет нами. Я некоронованная вечная королева, и моей единственной короной всегда будет только горизонт событий вселенной, а она — моими владениями. Падая, я возвышаюсь.

Есть бесконечное множество способов найти свое место между нулем и двумя.

ПАЛИНГЕНЕЗ III

Первый корабль, который они колонизировали, был жилой комплекс диаметром один километр. Его реакторы еще горели, а сила тяжести оставалась равна трем четвертям от земной. Жилым комплексом управлял ИИ, который давным-давно был сведен к простейшим подпрограммам. Он выполнил свою задачу — затащить комету из облака Оорта в пояс астероидов. Не получив распоряжений относительно кометы, ИИ занялся садоводством. Поверхность кометы была закрыта куполом и покрыта почвой. Привязанные к ней тросами зеркала фокусировали звездный свет, превращая его в серебристое сияние, которое обеспечивало питание кислородному лесу. Это было бы чудо, состоящее из зелени и древнего льда, но недавно на поверхности вспыхнул пожар. Подпитываемое кислородом пламя убило все, кроме насекомых и крыс. Но Мара решила, что этот объект стоит восстановить. Крысы стали первым видом разумных существ, с которым они столкнулись после возвращения. А насекомые оказались съедобными.

Корабли пережили выход из "кармана" не так же хорошо, как их пассажиры. Червоточина микросингулярности, открытая с помощью всплеска темной энергии, растянула броню из сплавов и керамики, словно мягкую ириску. Пять кораблей повредили ракеты. Хуже всего было то, что переход через кошмарный предел между мирами уничтожил бортовые ИИ и логические системы.

Пришло им время покинуть коконы. Ульдрен изучил окрестности и обнаружил риф из брошенных кораблей — похоже, их перегоняли вместе по Поясу астероидов для оказания взаимопомощи. Генсимские книжники, которые отправились в путешествие вместе с Марой, теперь с восторгом составляли списки культурных объектов и древних хроник.

— Мы разберем корабли на части, — сказала Мара Сйор Эйдо. — Вытащим все материалы и системы, которые еще можно использовать, и восстановим местные биосистемы. Как только добьемся устойчивой гравитации, можно будет рожать детей.

— Нам понадобится оружие, — радостно ответила Сйор. — Сейчас у нас нет лишних химикатов для создания огнестрельного оружия. А вредоносная техника, которую мы взяли с собой, пробьет дыры в корпусе. Кроме того, устройства запуска тросов и спутников с поверхности астероидов, корпусов и так далее. Знаешь, о чем я подумала?

— Даже представить себе не могу, — с сарказмом отвечает Мара. Она представила себе, как Сйор Эйдо натягивает свой лук с нее ростом, и убрала эту мысль, словно фокусник, прячущий карту. Сейчас не время думать об этом. — Это связано со стрельбой из лука?

— Большие композитные луки с самыми разными тактическими прибамбасами. — Сйор расхаживает взад-вперед в предвкушении. — Я стану первой женщиной во вселенной, которая вывела спутник связи на гелиоцентрическую орбиту с помощью лука.

— Это абсурд, — ответила Мара. Восхищенная улыбка Сйор, мысль о предстоящем совместном исследовании и восстановлении целого рифа кораблей, и даже жуткая мысль о том, что придется отправить Сйор навстречу опасности — все это наполняет Мару тревожащей ее радостью и теплотой.

— Итак, — сказала Сйор, пользуясь моментом слабости Мары, чтобы получить то, что ей нужно. — Когда ты расскажешь всем о том, что произошло на Земле?

Поначалу они думали, что Земля — погибшая планета, но обнаружили признаки обратного. По крайней мере, она не стала такой, как Меркурий — мертвым шаром, обглоданным машинами. — Когда Ульдрен завершит запуск своих беспилотников. — Она прищуривается. — Сйор, ты слышишь мои мысли?

— Телепатически? — Телохранительница королевы закрывает глаза. — Все на нервах, но я не думаю, что дело уже дошло до передачи... Мара! Господи!

РЕВАНШ I

Ульдрен вернулся на Риф во время Долгой неспокойной ночи, когда пробудившиеся жались друг к другу в кроватях и гамаках, в ледяных пещерах и тускло освещенных жилых цилиндрах. Их пугали знаки и видения. В ледяном вихре кометы они видели лица: изображения и портреты становились неотличимыми от своих прототипов. Все статуи накрыли покрывалами, чтобы прохожие не принимали их за трупы.

Что-то изменилось в них после возвращения во внешний космос. Электрический гул прокатился по сухожилиям их рук, их челюсти выскакивали при глотании, а их глаза слепили вспышки, похожие на космические лучи. Маре казалось, что они как будто опустили ноги в океан электричества и протянули руки к невидимому кабелю над головой: они словно вступили в контакт с великими противоборствующими силами, которые оставили на них свой след.

— У меня такое чувство, словно у меня цинга, — рычала Сйор Эйдо, которая ни разу в жизни не болела цингой. Словно в моей душе снова открываются все старые раны.

— Люди продолжают присылать мне записки, — сказала Мара. Ее сенсорий умер во время перехода, поэтому сообщения ей шептали или писали на клочках драгоценной бумаги. — Они пишут... Я видел твое лицо во сне. Я видел твои глаза. Я слышал твой голос.

— Значит, дело не только во мне. Ульдрен стал вторым в тот день, кто сообщил ей невероятную новость. Первой стала Келда Вадж, Всеобщая учительница и одна из самых радостных рекрутов. Она была опытным педагогом, способным подготовить любого человека к обучению, расплавить любой факт и превратить его в жидкость, которую можно налить в форму разума. — Я только что была в лабораториях книжников, — сказала она, — и они узнали нечто чудесное. Мы все теперь немного волшебные.

— Расскажи мне об этом. — Мара налила себе бокал ледяной воды, добытой на комете. — Что такое волшебство?

— Какой-то вид слабого отсутствия причинно-следственной связи. — Келда опустила свое тело, похожее на луковицу, в гамак, сплетенный из пластиковых нитей. — Они стреляли по добровольцам лучами из зашифрованных нейтрино. И, похоже, что полученные варианты рассеивания зависят от когнитивного и эмоционального состояния цели. Результаты крайне достоверные, по крайней мере, четыре-сигма, но сам эффект невыраженный.

Мара переварила эту новость с помощью стакана древнего льда, который таял у нее на языке. — Отсутствие причинно-следственной связи. То есть, то что происходит — какое бы влияние мы ни оказывали на, скажем, лучи нейтрино — не зависит от законов физики?

Тех законов физики, которые нам известны — нет. На первый взгляд это нарушает какие-то законы сохранения энергии. У Эмили Нетер от этого голова бы пошла кругом. Келда может не знать, в какой стороне солнце, но имена древних физиков, ее героев, она помнит всегда. — Тайная физика. — Мара думает про Странника и его творения. — Мы все это почувствовали, да? Мы знаем, что мы... — Как сказать "мы в ловушке, на арене, где ведут борьбу свет и тьма" — чтобы это не прозвучало, словно дурное предзнаменование? — Мы вступили в контакт с определенными непостижимыми элементами.

Келда протянула ей свой стакан, прося налить еще воды. — Ваше величество, вопрос заключается в том...

— Не называй меня так. У нас здесь прямая демократия.

Келда закатила глаза. — Вопрос вот в чем: должны ли мы и дальше считать это наукой? Преподавать это, как физику? Каузальное ограничение говорит, что все, происходящее в материальной системе, имеет материальную причину. Однако если структуры символов в сознании создают материальный эффект... не должны ли мы называть его так, как есть?

— У смерти не было владений, — прошептала Мара. — Прошу прощения?

— Мы сейчас во владениях смерти. Мы все снова умираем. На Канале мы были бессмертными, верно? Мы отчасти... настроились на волны вселенной. А теперь, когда мы больше не получаем сигналов с Канала, мы настроились на что-то новое.

Именно в этот момент люк с грохотом распахнулся, и вошел Ульдрен с улыбкой, больше похожей на оскал. К ране на шее он прижимал горсть грязного цитогеля.

— Чужеземцы! — прохрипел он. — Я нашел чужеземцев, и один из них порезал мне глотку!